История трактира началась с незапамятных времен — еще в средних веках были упоминания о первых трактирах. Русское слово «трактир» ведет свое происхождение от латинского «тракто» - «угощаю». Трактиры, как и прочие заведения такого рода: кафе (кофейня), рестораны (ресторации) - предназначались для того, чтобы кормить посетителей обедами, ужинами, завтраками.

Особой славой пользовались в России московские трактиры. Старейшими из них были трактиры Турина, Бубнова, Тестова.

И каждый из них был по-своему знаменит. Тестовский славился жареным поросенком, супом из раков и расстегаями. Даже приезжавшая из Петербурга знать наведывалась к Тестову, чтобы отведать эти блюда, либо съесть у Гурина гурьевскую кашу, ставшую в наше время легендой. Хотя придумал это блюдо из манной крупы, абрикосов, цукатов и грецких орехов Захар Кузьмин, вовсе не владелец трактира, а повар графа Гурьева, министра финансов Российской империи. Случилось это еще в 20-е годы XIX века.

Трактир Тестова посещали гурманы. Свидетельства о том, как выглядели их обеды, оставил замечательный бытописатель Москвы Владимир Гиляровский. Вот как описывает он обед миллионера Ивана Чижова: «Меню его было таково: порция холодной белуги или осетрины с хреном, икра, две тарелки ракового супа или селянки из почек с двумя расстегаями, а потом жареный поросенок, телятина или рыбное - смотря по сезону. Затем на третье неизменно сковорода гурьевской каши… При этом пил красное и белое вино, а подремав с полчаса, уезжал домой спать, чтобы с восьми часов вечера быть в Купеческом клубе, есть целый вечер… И до преклонных лет в добром здравии дожил этот гурман», - восхищенно добавляет этот писатель.

Кстати, у москвичей не принято было приглашать друзей в трактир, скажем, на обед. Звали обычно «попить чайку». С замечательным юмором рассказывает об этой слабости жителей первопрестольной забытый ныне писатель Н.Поляков в книге «Москвичи дома, в гостях и на улице. Рассказы из народного быта»: «Москвич, пригласив вас пить чай, в самом деле разумеет что-нибудь другое, только не чай, а чай - это так, деликатное приглашение на водку и т.п., в некотором роде благовидный предлог, эгида, под которой укрываются москвичи».

Трактиров в Москве было много. У каждого - своя публика, своя . В одни захаживала знать и богатые купцы, кстати любившие между сменой блюд совершать миллионные сделки, в другие - народ попроще.

Деловые сборища купцов назывались « ческой». Открыв лавку, купцы шли в трактир, где обменивались новостями. Нередко их беседы продолжались два-три часа, отсюда и происходит выражение «чесать языком», когда купец создавал иллюзию длительного и обстоятельного диалога.

У представителей всех сословий были свои излюбленные заведения: в одних собирались подьячие, промышленники, издатели, в других - издатели лубочной литературы (трактир Колгушкина на Лубянской площади), антикварии сходились в трактире «Сокол» у Цветного бульвара. Здесь они не только вели разговоры о всяких диковинных вещах, но и делились своими впечатлениями о совершенных поездках и приобретенных редкостях.

Трактиром Когтева пользовались мелкие служащие, разносчики. Здесь же вели свои дела адвокаты-неудачники. Их клиентами был простой люд.

Извозчичьи трактиры угощали своих клиентов: «ванек», «лихачей» (так называли в Москве извозчиков) нехитрыми закусками. Здесь же можно было получить корм для лошадей. Придорожные трактиры именовались харчевнями. В артистические и охотничьи трактиры можно было приводить собак.

В 30-е годы XIX века в Москве возникла литературная кофейная, которая помещалась в центре города, неподалеку от Театральной площади. Первым ее владельцем был Иван Баженов, прославившийся тем, что на его дочери женился знаменитый трагик Мочалов.

Кофейная занимала пять комнат, в одной из которых был установлен биллиард. В заведении клиентам предлагали газеты («Северная пчела») и журналы («Отечественные записки», «Библиотека для чтения» и другие). Здесь собирались, как правило, писатели, артисты, преподаватели, журналисты.

В русской классической литературе часто является местом действия. Здесь встречаются герои Достоевского (Иван и Алеша Карамазовы, Раскольников и Мармеладов) и Толстого (Левин и Стива Облонский). Нередко трактиры находились при гостиницах. Именно в такой гостинице остановился Хлестаков, где его и обнаружил перепуганный городничий. В трактире находят приют герои романа Тургенева «Отцы и дети» Аркадий Кирсанов и Базаров.

В XIX и в начале XX веков трактиры считались чисто мужскими местами, женщин туда не пускали.

В богатых трактирах в общем зале устанавливали машину - механический орган, служивший для развлечения гостей. Поскольку она могла имитировать игру целого оркестра, ее часто называли «оркестрионом». Но не были редкостью и настоящие оркестры, особенно в тех трактирах, постоянными посетителями которых были купцы. Герой пьесы А.Островского «Сердце не камень» возит свою молодую жену по трактирам «арфисток слушать». Иногда вместе с музыкантами выступали и танцоры.. Вспомним, например, героя пьесы Толстого «Живой труп» Федю Протасова, который специально ездил в трактир, чтобы слушать цыганский хор. Некоторые заведения славились певчими птицами. Клетки с ними украшали стены трактиров. Иногда, чтобы угодить клиентам, устраивали состязания певчих птиц.

В трактирах служили умелые и сообразительные трактирщики и половые. Они одевались в русский костюм - белые штаны и рубахи, стриглись под горшок (в кружок). Они славились как своим умением обслуживать клиентов, так и великим искусством их же обсчитывать.

В небольшой повести И.Шмелева «Человек из ресторана» рассказывается о том, что герой создал свою систему обсчета посетителей, с одних брал меньше, с других - больше.

Так есть ли перспектива у российского фаст-фуда? Это пельмени с водкой или аналог старых русских трактиров? Оживившаяся в связи с известной «режиссерской» инициативой дискуссия захватила СМИ. А радио «Говорит Москва» даже пригласило меня рассказать о прошлом нашего общепита.


Послушать запись можно . Я же просто расскажу, о чем шла речь.

Мы много слышали о прекрасных петербургских и московских ресторанах XIX века. От Пушкина («Обедаю у Дюме») до Блока (стихотворение которого так и называется «В ресторане»: «Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, аи») - все знаменитости того времени не обходили их стороной, оставляя лестные отзывы. Обычаем стали литературные обеды, устраиваемые журналами «Отечественные записки», «Биржевые ведомости» и др. «Они отличались изысканностью яств и питий, шампанское на них лилось рекою» , - вспоминал известный русский критик А. М. Скабичевский.

Но наш рассказ здесь немного о других «точках питания». Просто мы привыкли к восторженным отзывам знатоков о божественных блюдах, подаваемых в заведениях высокой кухни. Понимаете, русская кухня - это все‑таки более широкое явление, чем меню фешенебельных петербургских ресторанов. И в этом смысле подмена одного другим создает искаженное представление о том, чем же питалось огромное большинство наших предков. Мы сейчас не о домашнем столе, а о репертуаре, так сказать, заведений «общепита».

Питание это трудно назвать роскошным. Как невозможно именовать полезным и здоровым. Собственно, и в XVII-XVIII веках заведения «народной кухни» не отличались тонким вкусом и разнообразием меню. Но, по крайней мере, два обстоятельства отличали их от века XIX и последующих времен. Первое - общая отсталость, исключающая химические и технологические способы доведения испорченной пищи до нужного качества. Второе - патриархальность общества, не позволяющая трактирщикам пускаться совсем уж в откровенные махинации с качеством еды (можно было и пожалеть об этом…). И лишь в середине XIX века сложились новые условия - значительный рост численности промышленных городов, резкое увеличение миграции, текучки населения, появление стабильных социальных групп, пользующихся услугами этого зарождающегося фастфуда, а также оттачивание технологий обработки некачественной пищи и доведения ее до приемлемого уровня.

Уже тогда начинают складываться, как мы сейчас их называем, сети подобных заведений. «Прототипом московских табльдотов должно считать, по справедливости, знаменитую царскую кухню. Это старинное, от седой древности доныне оставшееся неизменным учреждение, считающее себе столько же лет, сколько их и самой Москве» . Пусть вас не вводит в заблуждение само название царской кухни. Она называлась так потому, что прежде подобные столы содержались на царский счет для всех убогих, нищих, юродивых и т. п. Каждый, не имеющий в кармане медной полушки, мог прийти туда, чтобы не погибнуть от голодной смерти. В приложении к тем своеобразным кухмистерским, которые существовали для простонародья на площади у Владимирских ворот и на Хитровом рынке, это название может звучать только с иронией .

В том и другом месте ежедневно, с раннего утра до сумерек, невзирая на проливной дождь, жару или мороз, летом и зимою можно видеть десяток‑другой деревянных, ничем не покрытых столов, расположенных в грязи или на снегу на открытом воздухе и обильно залитых остатками горячих яств. Еще с Никольской слышны были завывания разносчиц: «Ко мне, ко мне пожалуйте! У меня все горячее, сейчас вынесла: похлебка, горох, щи, лапша, каша!» Крики эти раздавались по крайней мере из десяти‑пятнадцати здоровых бабьих глоток и производили на прохожего просто оглушительное впечатление.

При этом надо отдать должное: порции были изумительно дешевы. Здесь можно было увидеть реализованную мечту нашего Центробанка о том, что копейка - это тоже деньги. А уж на пятачок можно было поесть щей, похлебки, каши и даже купить несколько кусочков говядины. «А если в вашем распоряжении, для траты на обед, целый гривенник, то вы - счастливец и можете наесться до необходимости расстегнуться, что часто и бывает с нецеремонною публикою», - пишет современник.

О качестве подаваемых блюд, конечно, особо сказать было нечего: супы (их правильнее было бы назвать горячие жидкости) представляли из себя чистейший кипяток, в котором, совершенно сами по себе, без особого навара, плавали капуста, горох, картофель, так что главным достоинством стола оставалась большая или меньшая теплота этих жидкостей. Для ее поддержания применялись всевозможные средства: посуда со всех сторон тщательно закутывается в грязное и рваное тряпье, а когда публики не бывает, то торговка и сама усаживалась на свой бак, с которого поднималась только для того, чтобы налить чего‑нибудь покупателю на копейку.

Рядом с обеденными столами обычно располагались торговки, у которых можно было приобрести на ту же одну копейку студня, говядины, солонины, рубцов, печенки, легкого, щековины и кишок, начиненных кашей, а в постные дни - селедки, огурцов, грибов, сушеной рыбы и т. п. Тут же, среди столов, ходили квасники, рекомендуя свой квас; а в некотором отдалении виднелся медный самовар сбитенщика, за такую же малость угощающего сбитнем с молоком, а для желающих даже и с перцем.

За царской кухней, в ряду харчевенных заведений, следует поставить закусочные или так называемые головные лавки . Головными они слыли, вероятно, потому, что значительная часть закусок изготовлялась из бычьих голов и рыбьей головизны.

По воспоминаниям современников, это были невообразимо грязные лавчонки, состоящие обыкновенно из двух отделений. В одном происходила ручная торговля навынос. Здесь лежали - говядина, ветчина, студень, селедки, рыба разных сортов, из напитков - сбитень, квас и кислые щи. В другом - два‑три стола, пропитанных говяжьим и рыбьим жиром, полы и стены с непременными клопами и тараканами. Естественно, раз это закрытое помещение, а не столы на площади, все было гораздо дороже, чем в «царской» кухне: щи, по своему качеству не уступавшие «царским», стоили не дешевле трех копеек.

В постные дни здесь обыкновенно готовили два разных супа - уху или грибной суп. Цены следующие: за обед из супа (щи, борщ, лапша) с мясом, хлеба и гречневой каши - 10 коп., за один суп с мясом и хлебом - 6 коп., за кашу с салом (жиром) или постным маслом - 4 коп., за жаркое или рыбу - 10 коп. Случается нередко, что двое довольствуются одним обедом. Лавки посещались преимущественно рабочими, но приходили бедные и из других сословий, а многие брали кушанье на дом. Со всеми без исключения обращались предупредительно, и никто не пользовался каким бы то ни было преимуществом. Беспорядков и бесчинств обычно не бывало.


Кабак на Волге между Саратовом и Костромой (1867)


О достоинствах стола закусочных лавок говорить нечего: даже сонная торговая полиция беспрестанно составляла акты о нелуженой посуде, червях, тухлой говядине и рыбе, издающей зловоние, негодной капусте и прочей гнили и мерзости, и это не было свидетельством особой проницательности или усердия полицейских. Как отмечают современники, служителям закона «просто стоило, не выбирая, зайти под любую закусочную вывеску, чтоб найти обиднейшие материалы для своих гастрономических мемуаров». При этом такими головными лавками изобиловали все рынки и привокзальные площади. А зайти в закусочную для уважающего себя человека не считалось столь уж постыдным делом, как есть на площади. Щами и кашей в закусочных не брезговали не только отставники‑пенсионеры, но и служащие чиновники, мелкие приказчики, газетные разносчики и вообще люди, стремящиеся быстро и недорого поесть. «И все они, изо дня в день, набивают и набивают желудки именно тою дрянью и мерзостью, которую случайно игнорирует торговая полиция».

Другим видом общественного питания в России, несомненно, являлись чайные . Первые подобные заведения появились еще в начале 1880-х. При этом бросалось в глаза совершенно особенное отношение к ним властей. С первых же дней чайные были поставлены в исключительные условия: арендная плата - минимальная, очень низкий налог и особый режим работы. Чайные имели право открываться в 5 часов утра, когда прочие заведения были еще закрыты. Все дело в том, что правительство в порыве отеческой заботы о народе рассматривало чайные не столько как точки питания, сколько в качестве заведений культуры. Надо отметить, что они быстро завоевали любовь простого люда - крестьян, приезжавших на базар, извозчиков, которые коротали там время в ожидании седоков. Поэтому уже 28 августа 1882 года была открыта первая чайная в Петербурге. Затем они стали появляться в Москве и других городах.


Кустодиев Б.М. Извозчики за чаем


В среднем каждая чайная имела три комнаты (кроме кухни, посудомоечной и других подсобных помещений). Хозяевам разрешалось иметь бильярд и музыку - граммофон. Почти везде лежали подшивки газет. Пивом, вином и водкой они не имели права торговать вообще. К чаю подавали молоко, сливки, ржаной и пшеничный хлеб, бублики, баранки, масло и сахар (колотый). Постепенно ассортимент блюд расширился: стали готовить яичницы, биточки и другие горячие блюда. Это вызвало массу протестов со стороны хозяев трактиров, кухмистерских и других заведений, упрекавших власти в предоставлении чайным налоговых льгот. Протестов, впрочем, безрезультатных. Что, в общем, разумно. На фоне других народных заведений питания чайные смотрелись чуть ли не образцом добродетели. По крайней мере, откровенно критических отзывов о них встретить трудно.

Чего нельзя сказать об общем положении с общественным питанием. В том числе и в российской столице Санкт‑Петербурге.

К середине XIX века в Санкт‑Петербурге было около 150 кухмистерских, предназначенных «удовлетворять потребности в столе класса низших чиновников и других недостаточных лиц» . Из них самыми доступными были харчевни, которые могли помещаться только в нижних (подвальных) этажах домов.

Клиентская база этих заведений всегда была широка. В столице, писал в 1893 году журнал «Наша пища», «нет того дома, в котором квартиранты не отдавали бы комнаты с мебелью. Отсюда видно, что «жильцов», обитающих в меблированных комнатах, в Петербурге очень и очень много. Все это преимущественно молодые люди. Иногда они нанимают комнату «со столом», но в большинстве случаев они обедают на стороне, в особых кухмистерских, где за какие‑нибудь тридцать копеек можно получить обед «с третьим блюдом». Продовольствие бессемейных людей, не имеющих своего домашнего очага, сосредотачивает вокруг себя целый промысел - многочисленных… общедоступных столовых».


А.А. Кокель. "В чайной" (1912)

Как отмечала столичная печать, «при нынешней всеобщей дороговизне, начинающей доходить в Петербурге до чудовищных размеров, в мало‑мальском ресторане, да еще с иноземным именем, за кусок говядины, даже не всегда удовлетворительного качества, берут с вас - шутка сказать, полтинник! И это делается весьма хладнокровно, будто и в самом деле так следует. Скажем, кофе - 20 и 30 коп., стакан очень плохого чаю - 15 и 20 коп.! Вот почему открытие дешевых заведений должно радовать и заслуживать поощрения в многолюдной столице, где не один десяток тысяч недостаточного и образованного класса нередко затрудняется в пропитании… [Здесь] порция сносного кушанья - 10 коп. и стакан приличного чая или кофе - 5 коп. Эти цены такие, дешевле которых трудно уже и требовать» .

По своему внешнему виду народная столовая напоминала московский «обжорный ряд», с тою только разницей, что здесь имелась «стойка», на которой были разложены всякие готовые продукты - вареные яйца, соленые огурцы, ветчина, вареная говядина, рубец, печенка, жареная рыба. Здесь же можно было получить холодную закуску, тогда как горячие блюда (щи, гороховый суп и лапшу) подавали на столы - порцию за четыре копейки или полпорции - за две. Горячие кушанья подавались в небольших глиняных мисках с деревянными ложками. А качество… Ну что качество? Один из видных столичных артистов рассказывал, как раньше ему «приходилось питаться в 8‑разрядной кухмистерской, обед - 8 копеек, а среди блюд - стерлядь». - «Заснувшая года два назад?» - сказал я. И получил в ответ: «Около того, ну а катар желудка жив и до сегодня» .

Конечно, среди народных заведений были и более приличные. В основном они являлись благотворительными, основанными на взносы филантропов. Особенно выделялись две «общедоступные столовые» фон Дервиз: одна Сергея Павловича фон Дервиза на Ружейной улице, на Петербургской стороне, а другая - его матери: Веры фон Дервиз, на 13‑й линии Васильевского острова. «Общедоступная столовая», в русском стиле, была построена с истинным великолепием: она напоминала собою по наружному виду скорее роскошное палаццо, чем скромную столовую для простонародья .

На фронтоне здания тянулась надпись: «Общедоступная столовая Сергея Павловича фонъ‑Дервизъ». Помещение было поделено на две половины: 1) на чистую - для более или менее интеллигентной публики; и 2) черную - для простонародья, местных фабричных и заводских рабочих. В обе половины столовой вели отдельные входы с парадными лестницами. Посетитель при входе тотчас же получал из кассы билет (талон) на обед. На стенке кассы было вывешено обеденное меню с обозначением стоимости каждого кушанья.
Точно такое же меню было выставлено на столах. Обед в 7 копеек включал в себя: суп или щи без мяса (4 коп.), кашу, или селянку, или макароны (3 коп.) (при каждом обеде хлеб и квас отпускался даром); обед в 10 копеек предполагал уже суп с кусочками мяса, а за 19 копеек давалось еще и жаркое на выбор: котлета, печенка, шпигованное мясо или ростбиф. Свиные и телячьи котлеты стоили по 20 копеек.

Несколько более высоким классом заведений общественного питания были трактиры . К концу XIX века в Петербурге работало 644 трактира с 11 тысячами служащих. У трактиров было 320 хозяев, из них 200 - из Ярославской губернии. Свое название они уже не оправдывали, поскольку стояли не на проезжих дорогах - трактах, а на городских улицах. Условно их можно было разделить на три вида:
. «чистые» трактиры (по сути, рестораны невысокого класса);
. трактиры, состоявшие из «чистой» и «черной» (с простой мебелью) половин;
. простонародные трактиры (в подвалах, реже - в первых этажах).

Прислугой были «половые» (в основном из ярославских крестьян). Кухня в них была исключительно русская, чай подавался в чайниках, сахар - кусками на блюдце. Предлагались также раскуренные трубки со сменными мундштуками из гусиного пера. В трактирах имелись «раздевальня», «каток» (буфет с закусками), большой общий зал, «кабинеты», «низок» для торговли вином в розлив, играл «оркестрион» (механическая музыкальная машина, в начале двадцатого века - фонограф) .

В отличие от ресторанов, носивших обычно имена владельцев, трактиры были больше известны по названиям городов (Париж, Сан‑Франциско и др.) либо вовсе не имели названия.


Соломаткин Л.И. Утро у трактира


Число трактиров в городе не ограничивалось, владелец был обязан иметь свидетельство на право содержания трактира, платить акциз на продаваемые спиртные напитки. С позволения генерал‑губернатора в трактирах разрешались не запрещенные законом игры, музыка и другие развлечения. Владелец заведения платил сбор в пользу города, общая величина которого ежегодно определялась Городской думой. Власти постоянно стремились увеличить сумму трактирного сбора, составлявшего до двадцати процентов и более всех сборов с торговли и промыслов. В 1887 году в трактирном промысле было занято девятнадцать тысяч человек. Рабочий день длился 17 часов. Во многих трактирах жалованья служащим не платили, считая, что «половые» получают доход от чаевых. В 1902 году для защиты своих интересов трактирные служащие создали «Общество официантов и других служащих трактирного промысла».

Лучшие трактиры были сосредоточены в Китай‑городе и в непосредственной близости от него. В 1840‑х годах наиболее известными были Большой московский трактир И. Гурина на Воскресенской площади, просуществовавший до 1876 года, и Троицкий трактир на Ильинке. В 1870‑х годах трактир старообрядца С. С. Егорова в Охотном ряду славился качественной русской кухней, разнообразием сортов чая. Для чаепития была отведена специальная комната, отделанная в китайском стиле. На первом этаже здания трактира Егорова находилась блинная Воронина, пользовавшаяся большой популярностью благодаря особым «воронинским» блинам. У Егорова запрещалось курить, строго соблюдались постные дни, каждую субботу владелец раздавал милостыню. Этот трактир описан И. А. Буниным в рассказе «Чистый понедельник». В 1902‑м заведение перешло к зятю владельца - С. С. Утину‑Егорову, превратившему старый трактир в первоклассный ресторан.


Кончаловский П.П. В трактире


В Москве существовала категория простонародных «извозщичьих» трактиров: «Лондон» в Охотном ряду, «Коломна» на Неглинной улице, «Обжорка» Коптева за «Лоскутной» гостиницей (территория современной Манежной площади). Эти трактиры имели специальный двор для лошадей, там подавалась дешевая еда. В некоторых районах города трактиры становились пристанищем криминальных элементов, местами разгула. Пожалуй, непревзойденным бытописателем этой сферы был Гиляровский, отдавший немало страниц своих книг картинам московского криминального дна. Соревноваться с ним нам совершенно не хотелось бы. Все‑таки объект нашего исследования - кухня, а не общественные нравы.

А вот кухня в заведениях массового питания России в конце XIX века, как мы видели, порой оставляла желать лучшего. Поэтому, когда мы слышим мнение о том, как в этот период в России сложилась уникальная «трактирная кухня» (продолжающая старомосковские традиции), мы испытываем двойственные чувства. Потому что, действительно, эта кухня впитала в себя все традиции нашей кулинарии. Подчеркнем - все. И хорошие, но не менее того - плохие. В ней, как в кривом зеркале, эти черты приобрели уродливые, гипертрофированные формы. Уж если икра, так ложками. Уж если уха, так из одной осетрины. Уж если халтура и подделка, так чтобы «богато выглядело».

Говоря о традиционной трактирной кухне (причем в ее лучших проявлениях), известный русский журналист и писатель Ф. В. Булгарин (1789-1859) отмечал: «В этой атмосфере все изящные вымыслы французской кухни - бархатные соусы, душистые паштеты и ароматные ликеры - показались бы пресными или приторными и, что для возбуждения вкуса или аппетита здесь нужна перцовка, настойка на зверобое и русские щи и кулебяка, которые устоят и противу пушечного ядра!»

Публикации раздела Традиции

Общепит в Российской империи

С егодня поход в ресторан или кафе - обычное дело, но как культура общепита появилась в России? Вспоминаем, где обедали и ужинали дворяне, а где - люди со скромным достатком, кто содержал дореволюционные питейные заведения и какие блюда были в их меню.

Трактиры

Николай Крымов. Новый трактир. 1909. Государственная Третьяковская галерея

Борис Кустодиев. Московский трактир.1916. Государственная Третьяковская галерея

Петр Кончаловский. В трактире. 1925. Государственный Русский музей

В иерархии дореволюционного общепита самыми низкосортными заведениями считались кабаки и трактиры, в которых подавали блюда русской кухни, но так было не всегда. Изначально они предназначались вовсе не для «подлого люду», а для обеспеченных господ, нередко иностранцев, не державших собственной кухни. Одно из первых таких заведений, построенное в 1720 году в Санкт-Петербурге на Троицкой площади, называлось «Трактирный дом». Прославилось оно тем, что завсегдатаем здесь был царь Петр I, любивший выпить чарку-другую анисовой водки. Владельцами первых отечественных трактиров становились иностранцы, и кухня в них была обычно заграничной - выбор блюд и алкогольных напитков отличался разнообразием и изысканностью.

Первые трактиры были полноценными ресторанами, однако при преемниках Петра I они стали более демократичными заведениями. Хозяевам запретили продавать водку и пиво, устанавливать в залах бильярдные столы. И владельцы стали готовить более простую еду и подавать гостям вино подешевле. Иностранную кухню сменила русская, а прислуга именовалась не «официантами», а «половыми». В трактиры хлынули извозчики, рабочие, мелкие ремесленники - люди с небольшим достатком. Многие трактиры не закрывались до 7 часов утра, что привлекало публику, которую нельзя было назвать приличной. Чистотой заведения общепита не отличались, в них было всегда шумно, а перебравшие посетители часто устраивали потасовки. Однако в трактиры все равно ходили не только простолюдины, но и аристократы. Последних привлекала возможность понаблюдать за «простой жизнью».

Рестораны

Первый ресторан в России - «Яр». 1910. Фотография: oldmos.ru

Первый ресторан в России - «Яр». Большой зал. 1910. Фотография: yamoskva.com

Первый ресторан в России - «Яр». Сцена. 1910. Фотография: yamoskva.com

Рестораны - или ресторации, как их сначала называли, - стали открываться в начале XIX века. Они считались заведениями высшего класса. Первые годы рестораны работали исключительно при гостиницах, но позже обрели самостоятельность. Вплоть до 1870-х годов их открывали в России только иностранцы: в стране был спрос на все западное. Чаще всего хозяевами ресторанов становились французы. Поэтому и меню включало себя не русские щи и расстегаи, а национальные французские деликатесы.

В дорогих ресторанах встречались денди и светские львы: посещение фешенебельных заведений было обязательным пунктом в распорядке дня типичного представителя золотой молодежи. В первой половине XIX века обедали поздно - около 4 часов дня согласно европейской традиции. По этой причине ресторации открывались не раньше 3 часов дня. Поскольку здесь регулярно случались бурные кутежи, порядочные дамы сюда не ходили. Женщины стали посещать ресторации только в середине XIX века, однако никогда - в одиночку.

В отличие от трактиров в ресторанах работали не «половые», а предупредительные официанты, которых называли «люди». Их внешний вид должен был соответствовать высокому уровню заведения - они прислуживали в черных фраках, накрахмаленных манишках и кипенно-белых перчатках. Встречал посетителей и сопровождал их к столику метрдотель, одетый во фрачный костюм или визитку с полосатыми брюками. Он управлял официантами, словно дирижер оркестром - по его знаку сменяли блюда, наполняли вином бокалы.

В погоне за клиентами рестораторы пытались перещеголять конкурентов в отделке интерьера: разбивали зимние сады, украшали залы экзотическими растениями, фонтанами, балконами и зеркальными стенами. Меню тоже поражало разнообразием и изысканностью: в ресторанах можно было отведать самых дорогих ликеров и редчайших заграничных вин, фрукты доставлялись из тропических стран, кондитерские изделия привозились из Бельгии и Швейцарии, гусиная печень и трюфели - из Франции.

Кофейни, кондитерские, чайные

Кофейня «Кафе Вольфа и Беранже». XIX в. Фотография: opeterburge.ru

Кофейня «Товарищества А.И. Абрикосов и сыновья». XIX в. Фотография: pralinespb.ru

Интерьер чайного дома Перлова. XIX в.Фотография: moscowsteps.com

Благодаря Петру I кофе в России довольно быстро превратился в популярный и дешевый напиток, поэтому отечественные кофейни сильно отличались от своих заграничных аналогов. В XIX веке они чаще всего представляли собой дешевые заведения для неприхотливой публики. Виссарион Белинский писал о пристрастии народа к кофе: «Петербургский простой народ несколько разнится от московского: кроме полугара (алкогольный напиток на основе ржи, солода или пшеницы. - Прим. «Культура.РФ») и чая он любит еще и кофе и сигары, которыми даже лакомятся подгородные мужики; а прекрасный пол петербургского простонародья, в лице кухарок и разного рода служанок, чай и водку отнюдь не считает необходимостью, а без кофею решительно не может жить» .

Первые кофейные дома появились еще в середине XVIII века в Санкт-Петербурге. В их меню, помимо кофе, непременно включались варенья, мороженое, шоколад, фрукты, лимонад, пирожные. При этом по николаевскому «Положению о трактирных заведениях» 1835 года в кофейнях запрещалась подача горячих блюд, спиртных напитков, а также нельзя было устанавливать бильярдные столы.

Одна из самых знаменитых отечественных кофеен - «Кафе Вольфа и Беранже» в Санкт-Петербурге - открыла свои двери в 1780-е годы. Ее главная особенность была в декоре, выполненном в китайском стиле. Сделало заведение популярным не только диковинное убранство, но и читальня со свежей отечественной и зарубежной прессой. Именно в этой кондитерской 27 января 1837 года Александр Пушкин встретился со своим секундантом Константином Данзасом, с которым поехал на роковую для себя дуэль с Жоржем Дантесом. Пили здесь кофе Михаил Лермонтов , Алексей Плещеев , Николай Чернышевский и многие другие литераторы.

Мода на все заграничное познакомила русских потребителей с нугой, марципаном, мороженым, шоколадом, конфетами и бисквитами - спрос на них стал стремительно расти в ущерб исконно русским коврижкам, баранкам и пряникам. Поэтому в конце XVIII века появились кондитерские, которые специализировались исключительно на десертах. Они быстро вытеснили «конфектные лавки», в которых сладости продавались навынос. В кондитерских же пирожные, торты и эклеры можно было не только заказать домой, но и съесть за столиком.

Открывали кондитерские обычно иностранцы, в первую очередь швейцарцы. Многие заведения делали ставку на состоятельных клиентов: владельцы поддерживали высокие цены и были застрахованными от беспорядков, которые нередко устраивали простолюдины. В кондитерских обычно работали женщины, что было нетипично для той эпохи. Чаще всего в сотрудницы брали иностранок: француженок, немок или итальянок.

Кондитерские часто превращались в места, где собиралась творческая интеллигенция - за чашечкой кофе с пирожным обсуждали литературные веяния, черновики будущих произведений, планы на издательство журналов. Так, в XIX веке популярностью пользовалась кондитерская швейцара Лареда, в числе завсегдатаев которой были Александр Грибоедов , Василий Жуковский , Александр Пушкин , Иван Тургенев .

Чайные появились в России довольно поздно - первое заведение такого рода открылось лишь в 1882 году. Но затем они стали повсеместным явлением - открывались вдоль трактов, у почтовых станций и железнодорожных вокзалов, рядом с рынками и театрами. К чаю здесь предлагали свежеиспеченный хлеб и сбитое масло, сливки и сахар. Начищенные до блеска самовары украшались горячими бубликами и баранками, а в плетеных корзинках всегда лежали сухари и сушки.

Кухмистерские и столовые

Столовая красных командиров, 1930-е гг. Фотография: farforovoekafe.ru

Столовая фон Дервизов. XIX в. Фотография: fictionbook.ru

Народная заводская столовая. XIX в. Фотография: libryansk.ru

В начале XVIII века в Санкт-Петербурге появились первые кухмистерские, или «кухмистерские столы». Эти заведения были рассчитаны на публику со скромным достатком - ремесленников, мелких чиновников, небогатых купцов. Обед из трех-четырех блюд в кухмистерской обходился довольно дешево - примерно 35–45 копеек. Посетителям, которые постоянно столовались в таких заведениях, было выгоднее покупать абонементы на обеды - 10-рублевый билет давал рублевую скидку.

В зависимости от национальности хозяина такого заведения, посетителям предлагали польские, немецкие, татарские, кавказские блюда. Но самыми популярными были греческие кухмистерские, меню которых, однако, не имело практически никакого отношения к греческой кухне. В них подавали разнообразные русские супы, вторые блюда, выпечку.

Популярность кухмистерские обрели не только из-за относительной дешевизны еды, но и благодаря тому, что всегда располагались в центре города и работали с утра до ночи. Впрочем, имели кухмистерские один ощутимый минус - поскольку чаще всего они находились в подвалах, в них было грязно и душно.

Практические все кухмистерские продавали обеды «на дом». Готовые блюда разносили студентам, квартирантам и холостякам: они не имели достаточно денег, чтобы держать свою кухню и кухарку, но предпочитали обедать дома. Во многих кухмистерских можно было не только пообедать или поужинать, но и отпраздновать торжество: юбилей, крестины, свадьбу. Некоторые из них специализировались на поминальных обедах - такие располагались рядом с кладбищами.

В конце XIX века на смену кухмистерским пришли столовые, предлагавшие клиентам завтраки, обеды и ужины порционно. Первые столовые были практически благотворительными - еду, конечно, не раздавали бесплатно, но стоила она очень дешево. Меню здесь было однообразным, но к приготовлению блюд предъявлялись высокие санитарные требования. Столовые работали каждый день с 12 до 16 часов дня. Их стены украшались дешевыми лубочными картинками, а столы покрывались клеенками. Внутреннее убранство напоминало трактир: на стойку для наглядности выставлялись разные блюда, имевшиеся в сегодняшнем меню. Холодную закуску было принято съедать прямо за стойкой, а вот горячие блюда - исключительно за столом. Бесплатный хлеб лежал в корзинках на всех слотах, даром можно было получить и горячую воду. Те посетители, которые имели месячный абонемент в столовую, получали в ней персональный шкафчик, в котором хранили салфетку, газету или книгу для чтения во время еды, а порой и собственные столовые приборы.

Сегодня трактир - это низкосортное заведение, отжившее свое. По крайней мере, так считает добрая половина человечества. Но так было не всегда. В былые времена трактир был лучшим местом для того, чтобы развеяться от будничной скуки, и "накатить" кружку сивухи. Не говоря уже о том, что эти заведения были родным домом для уставших странников.

Что же поменялось за столь короткий период? Почему сегодня трактир - это лишь пережиток времени? И что вообще представляли собой трактиры прошлых лет?

Что такое трактир?

Трудно сказать, когда именно появились первые готовые не только приютить путников, но и накормить их. Однако точно известно, что в античные времена они уже активно строились на всей территории Греции и Рима.

Что касается их предназначения, то трактир - это, прежде всего, харчевня, рассчитанная на простых жителей и заезжих гостей. Следует заметить, что качество пищи в таких местах было весьма сомнительным, но ее стоимость позволяла постояльцам игнорировать этот факт.

С годами трактир начал перестраиваться из обычной столовой в гостиницу с широким спектром услуг. Так, здесь можно было не только заказать комнату на ночь, но и узнать всю необходимую информацию о городе или его окрестностях.

Трактиры в России

Что касается нашей страны, то первые трактиры в Москве появились в середине XVI века. А учредил их строительство сам Иван Грозный, посчитав, что народу подобное заведение очень нужно. Но первые заведения были довольно дорогим удовольствием, а потому их постояльцами были лишь зажиточные люди. Что касается самого слова «трактир», то среди русского народа оно разошлось лишь в XVII веке.

Снижение популярности трактиров

Сегодняшний трактир - это лишь малая тень того, каким он был прежде. А виной всему рестораны, которые в начале XIX века практически полностью вытеснили дешевые столовые. И здесь нет ничего удивительного, ведь качество еды стало решающим фактором в этой борьбе.

Именно поэтому сегодня рестораны есть во всех городах, а вот трактиры - это уже большая редкость. Хотя в российской столице в последнее десятилетие возродилась мода на эти общедоступные места. Широко известна сеть трактиров "Елки-палки", набирает популярность трактир с восточным колоритом - "Сказка Востока 1001 ночь". А вот русский дух пытаются сохранить в трактирах "Борщ & Сало". Одним словом, традиции продолжают жить.

Серия: Дела давно минувших дней. Преданья старины глубокой

(очерки по истории российского трактирного промысла с начала его возникновения)

Каждый, кто мало-мальски с историей возникновения и дальнейшего развития нашего трактирного промысла, хорошо знает, что ни одна из существовавших на Руси торговых отраслей не претерпевала столько гонений и притеснений, как злополучный «корчма - трактир»! Еще в начале своего возникновения и до времени Иоанна Грозного он мог существовать безобидно, но, с появлением первого «Царева Кабака», на него начали рушиться все беды и несчастья!

Жестоко преследуемый «правежом», корчма - трактир был выгнан из веками насиженного места и скрылся в тайники - подвалы. Кабак преследовал его везде и всюду. Гибель была неизбежна, и если он совершенно не исчез с лица земли Русской, то только благодаря особо упорной жизнеспособности!

Будучи издревле - русским, в то же время единственным «общественным» местом, к которому стекался народ для «яства, питья и беседы», корчма - трактир всегда пользовался особою народною любовью! В этой-то любви он и почерпнул свою удивительную жизнеспособность!

Приступив к историческому обзору трактирного промысла на Руси, мы, прежде всего, должны остановится на родоначальнице современного трактира - корчме, как на единственном и том вполне самобытном, древне-славянском питейном заведении. Происхождение слова корчма (первоначально кормоча) трактуется различно. Некоторые из исследователей старины, уходя в глубокую древность, ищут корень этого слова в Персидском, Зендском, Арабском и Турецком языках, другие же напротив, останавливаются только на Славянском, утверждая, что наименование корчма ничто иное, как производное от слова «корм». Последнее толкование многими считается более правдоподобным, хотя бы потому, что оно ближе всего подходит к непосредственным задачам корчмы, заключавшимся, главным образом, в том, чтобы кормить и поить посещающей ее народ. Каково бы ни было происхождение этого слова, все же корчма является исконно славянским учреждением. Это - исторический факт, против которого возражений не имеется.

Что касается древней Руси, то вольная корчма считалась в ней самым коренным учреждением. Там где она появлялась, было и многолюдство и широкая торговля, и кипучая деятельность. Киев - колыбель корчмы. Новгород, Псков и Смоленск, главные центры ее нахождения. Здесь потребность к общественной жизни била ключом, тогда как в Суздале, Владимире и Москве, где корчма еще отсутствовала, незаметно было и малейшего движения. Но со временем корчма захватила и Северо Восточную Русь, сразу подняв в ней интерес к общественной жизни.


Так вольная корчма благодушествовала на Руси вплоть до начала XII века, когда впервые ее вольности был нанесен чувствительный удар. Уже в летописях 1150 года есть прямые указания на то, что корчма была обложена княжеской пошлиной. С этого момента начинается переходное состояние корчмы. Из вольной она делается княжеской или общественно-городской, затем казенной и тогда уже переходит в наследственную собственность арендаторов. Последняя зависимость сильно изменяет первоначальный облик и она, мало помалу, утрачивает свое прежнее значение. Следует, однако, заметить, что вольная корчма не без боя уступала свои права и всячески старалась уйти от налагаемых на нее оков. Результатом этой борьбы явились тайные корчемничества, которые, невзирая на самые жесткие кары, не только не переводились, но год от года увеличивались. Тайная корчма свили прочное гнездо на Руси и на искоренения ее потребовались целые столетия.

Корчма была блестяще экранизирована режиссёром Борисом Ивченко в фильме «Пропавшая грамота» (1972):

Постепенно увеличивающаяся доходность корчемного промысла к началу ХI столетия достигает столь грандиозных размеров, что сразу обращает на себя внимание не только владетельных князей, но и общин вольных городов!


И те, и другие начинают смотреть на корчму, как на вполне серьезное и весьма существенное подспорье к податным сборам. Положение вольной корчмы становится шатким! Она втихомолку борется за свои права, но наступает 1150 год и уставная грамота Смоленского князя Ростислава наносит смертельный удар ее существованию! Правда, в указе не устанавливается точного размера налога, но за то ясно и определенно проводится мысль о новой податной системе. Остальные владетельные князья тотчас же начинают следовать примеру своего сородичи спешат в грамотах и указах закрепить за собой право на этот новый источник дохода. Вольные города тоже не отстают от соседей и принимают еще более решительные меры! Они отбирают корчму в полную собственность городских общин, не позволяют князьям касаться корчемного промысла), в город), запрещают княжьим людям продажу каких-либо питий (Псковская грамота 1397 года), словом, окончательно и бесповоротно уничтожают все права вольного корчемничества.


Одновременно с обложением податью корчмы, решается вопрос и об усилении налога на корчму привозную. Для правильнаго-же наблюдения за действиями и равномерного взыскания повинностей, устраиваются особого рода проверочные пункты, которые с 1417 года начинают действовать настолько успешно и энергично, что, в сравнительно непродолжительное время, приводят привозную корчму к полному уничтожению.

Уже первая попытка обложения вольного корчемного промысла податью вызвала появление так называемой тайной корчмы. С введением поместного усиленного налога тайное корчемничество стало развиваться с необычайной быстротой и к концу XIV века охватила все княжеские владения. Физиономия корчмы резко изменилась, задачи ее сделались иными… Все хорошее, что было издавна связано с этим словом, исчезло бесследно! Звание корчемника из высокого, почетного обратилась в низкое, позорное! Тайная корчма в погоне за скорой наживой стала спаивать и развращать народ. Служа зачастую сборищем недобрых людей, она, помимо ущерба, наносимого правительству, являлась опасной для мирных жителей. Тайных корчмарей жестоко преследовали, налагали на них ужасные кары, отлучали от церкви, но ничто не помогало! Страсть к наживе мирилась со всем! В некоторых местах положение становилось критическим и требовало неотложных мер!...

Первым в открытую и успешную борьбу с тайным корчемничество вступил князь Михаил Александрович Тверской. Он принялся за искоренение этого зла так энергично и умело, что в самый короткий промежуток времени в пределах его княжества, не осталось ни одной тайной корчмы!!!

Доброму примеру князя Михаила последовали и прочие князья. На тайную корчму началось общее гонение, и она принуждена была сократить свои аппетиты и перебраться в более глухие и недоступные преследованию места! Там она была уже безопасна, и грозить народному благосостоянию не могла!

Развитие тайного корчемничества, помимо прямого зла, приносимого народу, отразилось в смысле ущерба еще и на доходности податной корчмы. Это обстоятельство, конечно, не прошло не замеченным и еще более понудило владетельных князей к самому энергичному и беспощадному преследованию тайных корчемников!

К концу ХIV века, когда тайное корчемничество частью совсем исчезло, а частью перекочевало в более глухие и отдаленные от торговых центров места, доходность податной корчмы настолько увеличилась, что даже превзошла самые алчные ожидания арендаторов. Эти счастливцы, не взирая на год от году увеличивающиеся подати, притеснения и проч. все же непомерно богатели, приобретая за короткий промежуток времени целые состояния. Владетельные князья все это видели, но, боясь потерять верный доход, не решались окончательно наложить руку на богатейший корчемный промысел!

Только в первой половине XV века, московский князь Иоанн III рискнул уничтожить податную корчму и сделать ее казенной. Такой грандиозный переворот в корчемном деле вызвал массу недоразумений, и, хотя, в конце концов, переход от податной корчмы к казенной состоялся, но не дешево обошелся он и казне и народу!

Казенная корчма, желая наверстать потерянное время и получить как можно больше дохода, не заботилась уже о сохранении своего первоначального назначения - прежде всего, кормить, а потом уже поить народ, и все внимание обратила исключительно на продажу питии, как на статью самую доходную. В свою очередь, и народ, поощряемый к пьянству, перестал считаться и со временем и с местом и с количеством потребляемого им вина. Словом, не прошло и десятка лет, как вокруг казенной корчмы началось повальное пьянство. Корчма, как бы предчувствуя близкое появление всесильного кабака, подготовляла ему надлежащую почву!


Правительство, смотревшее сначала сквозь пальцы на систематическое спаивание народа, под конец встрепенулось и стало издавать ряд указов, ограничивающих потребление вина, медов и проч. Но указы оставались указами и жизни почти не касались, а если и проникали в нее, то весьма и весьма медленно. Только грозная грамота о воспрещении торговли какими-либо напитками в будние дни возымела действие и несколько и отрезвила спившийся до безобразия, народ. Теперь только по праздникам он мог безнаказанно предаваться пьяному разгулу! В будни же его ждала великая кара! Тяжело было после праздничное похмелье! Великая была пьяная вражда! Но перспектива кнута и пытки казалась еще тяжелее! Приходилось подчиняться новым порядкам! Мириться с ними и… народ покорно мирился!...

До первой половины XVI века на Руси других питейных заведений, кроме корчмы, не существовало. Но 1545-й год нанес решительный удар этому древнему питейному заведению, и его заменил татарский «кабак». Начало было положено Иваном Васильевичем Грозным. Взяв Казань и узнав о существовании в нем Ханского кабака, он страшно заинтересовался этим новым видом питейного заведения и решил культивировать его в Москве. Прибыв в первопрестольную, - он приказал устроить для стрельцов. Царев кабак, отличавшийся от Ханскаго тем, что в нем была воспрещена продажа какой-либо еды. Появление такого кабака было встречено сочувственно и с легкой руки стрелецкого Царевы Кабаки стали появляться везде и всюду. Народ и посадские люди, не имея возможности, в силу запрещения, приготовлять у себя пития, поневоле устремились к кабаку и понесли в него гроши. Кабак стал давать громадный доход. Но со временем доход этот еще более увеличился, так как запрещение перешло от народа и на бояр и на монастыри. С этого момента кабаки сделались единственным местом, где можно было безнаказанно получить напитки. Все кабаки считались казенными учреждениями управлялись кабацкими головами. Кабацким головам в помощники давались целовальники. Последние были выбираемы населением.
В дальнейшем, когда управление кабаками сделалось весьма сложным и затруднительным, правительство, желая оставить за собой доход и в то же время, отстранить от себя надзор, решило сдать все питейные заведения на «откупа». Появились кабацкие головы «на вере». Эту эпоху в истории питейных заведений можно считать самой ужасной и разнузданной. Сохраняя данное читателю обещание не рассматривать вопроса с какой-либо специальной стороны, а представить только строгий исторический обзор, мы все же не можем не сказать несколько слов о так называемых «откупах». Даже в сравнении с «тайной корчмой» откупной кабак являлся чем-то еще более губительным и ужасным!!!

Тайная корчма исподтишка спаивала народ, откупной кабак напротив действовал открыто! Неслыханное, безграничное пьянство охватило народонаселение. Кабак спаивал народ, как хотел. Кабацкий голова пользовался неограниченной властью. С нею требовался только огромнейший доход. Для него не существовало ни суда, ни расправы.

Помимо того, что кабацкий голова развращал народ, приучая его к беспросветному пьянству, он еще был жесток и неумолим в тех случаях, когда открывал тайное харчевничество.

«Правеж» действовал во всю. Раз в деревне были открыты тайные питейные заведения, хотя бы в самых незначительных размерах, - расплата была неумолима и жестока. Стоны и вопли избиваемых заглушались криками пьяного разгула.

Это тяжелое время в жизни изуродованной корчмы должно быть отмечено особенно ярко. Полезные учреждения, дававшие возможность народу получать питье и пищу и иметь отдых от дневного труда - обратились в вертеп безумного разгула. Летописцы того времени в таких ужасных красках описывают положение спившегося в конец народа, что невольно становишься в тупик и задаешь себе вопрос. «Правда ли это?» К сожалению, это исторически подтвержденная, правда. Кабак укрепился, кабак разросся, и в продолжение многих столетий, хотя и сильно измененный, благополучно существовал и о нем придется еще говорить много. И очень много.

Как только утвердился на Руси кабак, правительство тотчас же озаботилось о том, чтобы доходы, получаемые с этого новаго вида питейных заведений, сразу же подверглись самому строгому контролю. Царская грамота, разосланная всем кабацким головам, требовала неуклонного исполнения указанных в ней приемов сбора и сдачи денег в казну, грозя нарушителям оной смертною казню. Согласно указу, головы, находящиеся на кружечном дворе, должны были собирать питейную прибыль обязательно мелкими деньгами, причем все полученное немедленно помещать в ящик и без остатка, дабы часть доходов не попала в карманы, мошны, ради блюда, или не была бы «случайно» обронена в самое питье. Ящики были опечатаны головою и вскрывались или каждую неделю, или помесячно. Изятыя деньги проверялись и вносились в книги «чтоб Государевой казне порухи не было» - особо приставленными к сему делу подьячими, избираемыми миром. Казалось бы, что при таких строгостях казна не должна была нести «порух», но на деле выходило совсем другое!

В первых, кабацкие головы обкрадывали казну - как хотели, а во вторых, и воеводы, коим был поручен надзор за отчетом, от них не отставали. В тех же случаях, когда подьячие оказывались людьми «неподходящими», воеводы открывали по ним травлю и, ловко обходя Царскую грамоту, путем разных честолюбивых, добивались того, что назначение подьячих поручаемо было им, а не миру!?! Конечно, «свои люди» не забывали начальников-благодетелей и щедро оплачивали полученные через их посредство места!!!

При каждом кружечном дворе, смотря по оборотам, иногда таких подьячих набиралось по несколько человек и тогда уже они образовывали собой целую канцелярию, разобраться в деяниях которой было не под силу и самим кабацким головам. До половины XVII столетия кабацкие сборы высылались в Москву помесячно, но с 1660 года, в виду того, что отвоз денег слишком тяжело ложился на выборных и целовальников, приказано было деньги высылать два раза в год - в феврале и в августе. Для общей же проверки отчетности выезжали сами кабацкие головы однажды в год - после Семенова дня, причем, перед отъездом своим, обязаны были вручать воеводам точные копии, представляемого ими отчета. В Москве кабацкие головы являлись в «Приказ Большого Прихода» и здесь уже оставались до окончания проверки. Таков выл общий порядок проверки кабацкой отчетности. В местностях, слишком отдаленных от Москвы (Сибирь), чтобы не отрывать кабацких голов от дела и не вводить их в непосильные расходы, приказано было, в виде опыта, самим головам в Москву не ездить, а сдавать в Москву ездить, а сдавать отчеты воеводам, коим, по проверке, и выслать их в Приказ, но от этого опыта пришлось очень скоро отказаться, так как новый порядок вызвал жестокие злоупотребления. Правительство принуждено было вернуться к старой системе. Но чтобы чем-нибудь помочь «дальним» головам, издан был указ, воспрещавший излишнюю «волокиту». Но указ остался пустым звуком.

Как прежде, так и теперь, кабацкие головы должны были оплачивать каждый свой шаг, ждать ответа по целым неделям, отыскивать «ходы» к высшему начальству и прочее. Даже тогда, когда отчет уже был ими уже сдан и оставалось только откланяться, снова являлись задержки и головы отпуска не получали. Приходилось вторично «платить». В конце концов «карманы были вывернуты», мошна «пуста» и злополучные дальние гости, заняв грошей у знакомцев, отбывали «восвояси», с твердым намерением поскорей наверстать все протори и убытки. Кабацкие головы сильно тяготились надзором воевод и всячески старались спихнуть с себя эту обузу. Слишком дорого и убыточно ложилась на них воеводская повинность! Но за то и слишком хитро обделывали свои делишки воеводы, и жалобы на них до «верхов» не доходили! Так продолжалось до тех пор, пока в 1677 г., в Перми, не случилось недобора питейных денег. Тут уже правительство церемониться не стало. Тотчас же назначено было строжайшее расследование, результатом которого явился указ, совершенно отстранявший воевод от питейного дела!!! Надзор за отчетностью был передан земским старостам.

Правительство, жестко преследуя недобор, в то же время старалось поощрять тех кабацких голов, которые ухитрялись увеличивать норму питейный доходов. Бывали даже случаи, что наиболее старательных из них награждали поощрительными позолоченными кубками, украшенными гербами и соответствующими надписями. Понятно, что каждый из голов старался вытянуть из народа все, что только возможно, не брезгуя никакими мерами. Кому охота подставлять свои спины по «правеж».
Изощряясь в средствах вытягивания денег и спаивания народа, кабацкие головы пришли к убеждению, что без кредита нечего поделать нельзя, особенно тогда, когда в силу неурожая, или иных каких-либо причин, действительно у «питухов» не было грошей. И вот в кабацком деле открылась новая эра, - появился кредит.


Народ сначала долго не мог освоиться с этим новшеством, не мог допустить мысли, что, не имея за душой монеты, можно, в счет будущих благ, преисправно напиться и даже не один раз, а несколько. Вся голытьба повалила в кабак и воспользовалась новым благодеянием в самых широких размерах. Торговля пошла вдвое успешнее и ожидаемая прибыль, вполне успешно обеспечивала от жестоко правежа изобретательных кабацких голов. Хорошо было пользоваться народу кредитом, но за то, к как тяжко пришлось ему, когда наступило время расплаты. Неумолимые кабацкие головы, потребовали уплаты дога, выжимали его, не стесняясь никакими средствами. Неисправных плательщиков обирали до чиста, снимали последнюю рубаху, а если и этого не хватало, то забивали на правеж до смерти. Народ сразу же понял, какою ценою достался ему кредит, но ни жестокость голов, ни ужасы, пережитых ими при расплатах, не остановили его от дальнейшей задолжности. Слишком велик был соблазн! Тайная корчма, дотоле успешно конкурирующая с кабаком, понесла с открытием казенного кредита большие убытки принуждена была ради конкуренции сбавить цены на напитки. Да оно и понятно! Кабаки имели за собой законное право требовать долг, корчма же могла рассчитывать только на добросовестность кредитора, так как при первой же угрозе об уплате долга, рисковали подвергнуться доносу и розыску. Сбавка цены на «зелено» вино многим корчмарям пришлось не по вкусу и сильно ударила их по карману. Пришлось придумывать что-нибудь такое, что могло бы восполнить этот вынужденный пробел. Изобретательней ум корчмаря решил прибегнуть к фальсификации. Дело пошло на лад и тайное коремничество, временно затихшее, снова ожидало и могло теперь смело конкурировать с казенным кабаком. На таковое тожество продолжалось не долго. Зоркое око кабацких голов и целовальников быстро усмотрело «нововведение» своих конкурентов, поспешило донести, и тогда снова начался жестокий и повальный обыск, снова тайная корча стала предметом жесточайшего преследования. Тут же пострадали не только корчемники, но и те наивные люди, которые позволяли себе иногда сварить небольшое количеств питья и исключительно для собственного домашнего обихода. Пощады никому не было! Пришлось платить всем: и правому и виноватому. В этом случае кабацкие головы не только приумножили казну, но сумели не забыть и собственного кармана… Упоминая часто о хищениях кабацких голов, считаем необходимым сказать несколько слов вообще об их материальном положении. Кабацкие головы и целовальники материально и в особенности в начале их деятельности были поставлены безобразно. Им ничего не платили, ничем не обеспечивали и в то же время запрещали воровать! Делай, как знаешь! Живи, как хочешь! Впоследствии, когда Приказ пришел к убеждению, что надо же чем-нибудь оплачивать труд, головам было положено жалованье, но такое ничтожное, чтобы они могли существовать. Словом, начальство само толкало их на хищения и нет ничего удивительного, что они воровали. Впрочем, казне об этом заботы было мало, она упорно преследовала только одну цель: как можно больше выжимать доходов с питейных дел и как можно меньше расходовать на правильную постановку этого дела. Если в силу каких-либо обстоятельств, требовалось произвести чрезвычайные расходы, казна возлагала всю тяжесть этого дела опять-таки на злополучных голов и их помощников. Изыскивай средства, откуда знаешь, но чтобы было сделано! И головы изыскивали и находили! А если, паче, чаяния, на это не хватало у них догадки, то они неминуемо должны были платиться собственными спинами, что и было весьма часто!

Со времени Иоанна Грозного и вплоть до наступления смутного времени царевы кабаки ревниво оберегали свою монополию, и всякие попытки к нарушению иной правительство жестоко преследовало. Средствами оно не стеснялось. Так, во время больших празднеств, сопровождавшихся ярмарками, люди, ведающие доходами царева кабака, приказывали производить тщательные обыски у лиц, подозреваемых в тайной продаже питей.

Иногда такие обыски являлись поголовными, и тогда «сраму» подвергались люди, совершенно не причастные к питейному делу. Сыщики имели право являться в дома и, не взирая ни на какие обстоятельства, переворачивать все вверх дном. Благодаря такому порядку появлялась, ради личной мести, масса ложных доносов. Захотел насолить один другому, донес и подверг сраму врага, да не только его, но и всю семью! Мирные жители считали эти обыски карой небесной, ниспосланной им за грехи, и, не щадя последних грошей, откупались от непрошеных и бесцеремонных гостей. Иногда подобные обыски порождали драки, смертные побоища и даже частичные бунты. Озлобленное население нещадно избивало сыщиков и вступало в борьбу с прибывавшими на помощь властями. Таков был порядок охраны интересов царева кабака, и хотя он казался жестоким, но до известной степени достигал своей цели.

Но вот наступило смутное время и весь строй, узаконенный прочною властью, сразу рушился. Безначалием воспользовался не только темный люд, но и бояре и купцы. Все устремились к быстрой наживе. Рядом с правительственными кабаками появились новые всевозможных видов и организаций питейные заведения.

Водка сделалась главным предметом торговли по всей Руси. Пьянство повысилось до гомерических размеров. Народные массы, выбитые из колеи обыденной жизни, метались из стороны в сторону, не зная, куда им приткнуться и что с собой делать!

Оторванные от земли и вовлеченные в междоусобицы, они могли найти пристанища только у кабака. Здесь за деньги, или разбойным путем добывали они себе алкоголь и, озверелые и одурманенные, находили удовлетворение своим страстям в диких, безумных оргиях. Некоторые из этой массы, опомнившись, возвращались в свои родные гнезда и принимались за труд, большинство же обращалось в «кабацкую голь». Этим уже не было возврата! Им кабак заменял все: и семью, и отчизну.


Грабежи и убийства сделались обычным явлением. Проезжие дороги, пролегавшие дремучими лесами, наполнились разбойными людом! Кабаки, шинки, харчевни вырастали как грибы! Пьянство было общее, повальное, беспросветное! Сделать хотя бы краткий обзор питейного дела в этот исключительный период времени не представляется ни малейшей возможности! Только в 1613 году, с воцарением Михаила Осодоровича, питейное дело стало приводиться в порядок. Большого труда стоило правительству возвращение к прежнему строгому порядку. Питейное дело пошатнулось настолько сильно, что потребовалось целое столетие, чтобы ввести его в надлежащую норму. Конечно, о каких-либо нововведениях за это время и думать было нечего. Довольствовались порядками времен минувших! Положим, что правительству удалось уничтожить произвол в кабацком деле, но извести в конец «голь кабацкую» ему было не под силу. Она безбоязненно просуществовала вплоть до железного режима Петровских времен и, хотя сильно уменьшилась, сжатая новыми условиями жизни, но все же, как нам известно, существует и по настоящее время. Все зловредные отбросы общества, озлобленные презрительным отношением к ним окружающих, они в тоже время, сыграли и продолжают играть сольную роль в деле существования винной торговли. Рабочий человек труда, если и пожелает выпить, то все же бережное отношение к каждой лишней копейке постарается приобрести вина легальным путем. Забери легальное заведение, он идет в шинок и втридорога платить за право напиться пьяным. Отберите у шинка кабанскую голь, оставьте ему случайного посетителя, и шинок без всяких репрессивных мер сам заглохнет и исчезнет бесследно.


Среди массы нового типа питейных заведений, появившихся при наступлении «смутного времени», так называемого трактирного заведения не значится и, вообще, упоминание о трактире встречается только после 1827 года. Но лично мы имеем, основание думать, что трактир появился значительно раньше, а именно в 1795 году. Нам желательно подробнее остановиться на этом названии, хотя бы уже потому, что главная задача нашего очерка именно и заключается в обзоре «история развития трактирного промысла». Как это ни странно, но на историческое происхождение злополучного слова «трактир» до сей поры никем не было обращено ни малейшего внимания. Даже поиски в публичной Библиотеке, не привели нас ни к каким результатам. Только в силу этого мы берем на себя смелость сделать свои личные выводы о происхождении этого названия. Искать корен «трактира» в слове «тракт» - дорога, нет оснований так же, как нет причин считать его английским «Tractor». Безошибочнее произвести его от немецкого глагола «Traktieren» - трактирен, что значит «угощать». Останавливаясь на этом предположении, представляем окончательное решение этого вопроса специалистам. Теперь перейдем к разрешению вопроса о первом появлении трактира на Руси и познакомим читателя с теми доводами, которые заставили нас, остановится на 1795 году. Для этого сделаем краткий обзор питейного дела от конца смутного времени и до официального указания на слово «трактир», т.е. до 1827 года.

Водворение порядка в питейном деле по окончании смутного времени завершилось отданием его на откупа. О страшном вреде этой системы мы уже раньше упоминали, добавит еще, что откупщики, познакомившиеся в тайной корчме со всевозможными приемами фальсификации, вплоть до дурмана включительно, широко применили это гнусное средство наживы к своему и без того прибыльному делу. Не было таких злоупотреблений, которые не пускались бы в ход алчными торгашами. Озверелый от пьянство народ, возмущенный проделками целовальников, дебоширил, разносил до основания кабаки, избивал и убивал кабатчиков, а подчас, подогреваемый поисками кабацкой голи, устраивал открытые бунты! Но ни первое, ни второе не пугало наживавших громадные деньги оптовщиков и они твердо и уверенно продолжали вести свое безобразное дело вплоть до половины XVII век, когда правительство, обрив внимание на не нормальную постановку дела, решило уничтожить ненавистное для всех слово «кабак», переименовав его в «питейный дом». Но конечно, такая замена одного слова другим не могла помочь делу и все то, что до того существовало, осталось неприкосновенным. Наступил только маленький антракт в деятельности ненавистного оптовщика. А дальше? Дальше все пошло по старому и завершилось 1795 годом, принесшим с собою весьма серьезную реформу. В этом году уже окончательно, во всей Империи была введена откупная система, но с ее правом получения прибылей не только с питей, но и со съестных припасов. Такая реформа дала возможность откупщикам еще шире раскинуть свои сети, и они тотчас же стали открывать массу всевозможного типа питейных заведений. С уверенностью можем сказать, что этот момент, мы вправе считать, моментом появления на Руси первого трактира, через 1000 лет снова возродились искони - русская корчма, дававшая народу одновременно и «яство и питье».

До 1861 года общего положения о трактирных заведениях в России не существовало. Так, Петербург имел свой устав, Москва, губернские и портовые города - свой, а для заштатных мест существовало особое положение. Трактирные заведения разделялись на различные виды, в зависимости от рода торговли, которую им предоставлялось производить. К высшему разряду относились: гостиницы, рестораны, трактиры и кафе - рестораны, к низшему - харчевни. Положение трактирного промысла изобиловало всевозможными ограничениями и стеснениями, казалось бы, совершенно излишними. Почему - то трактир являлся не излюбленным детищем и должен был ежечасно бороться за свое существование, тогда как пресловутый кабак орудовал во всю ширь неограниченного произвола. Положение строго определяло характер и границы торговли каждого трактирного заведения. В Петербурге на них была назначена общая сумма акциза, распределявшаяся между отдельными заведениями, остальные виды заведений отдавались в наем за определенную законную сумму. В 1861 году все эти заведения были уравнены и всем были предоставлены одинаковые права.

Сдача их была поручена городским обществам, которые, с утверждения губернаторского начальства, определяли средства годовой акцизы с каждого заведения. Внутренняя же раскладка производилась избранными от общества трактирщиков депутатами. В уездах сумма трактирного акциза колебалась в размере от 15-60 рублей. Такая невысокая плата зависла от того, что постоялые дворы, конкурировавшие с трактирами, были совершенно избавлены от налога. В конце девятнадцатого столетия, а именно в 1893 году было учреждено новое положение о трактирном промысле, которое и введено в действие во всех местностях Империи, за исключением Царства Польского, с 1 января 1804 года. При массе существовавшего разнообразия трактирных заведений, законодательство не могло разрабатывать особых правил для каждого из них, и ограничилось лишь общими указаниями. По этим указаниям этот трактир считался открытым заведением, в котором публика могла приобретать себе «кушанья и напитки для потребления на месте», при чем некоторые виды заведений трактирного промысла имели право помимо торговли в общих помещениях, содержать еще особые покои, отдаваемые им в наем.

Заведениями трактирного промысла, не имевшим отдельных покоев для отдачи в наем поименованы: трактиры, рестораны, харчевни, духаны, овощные и фруктовые лавки, ренсковые погреба (Ренсковые погреба - лавки, где покупали рейнские вина (рейнвейн и др.); должны продавать «пития» не иначе, как только «на вынос».) с подачей кушаний или закусок, пивные лавки с подачей горячей пищи и пр. Как мы уже сказали, законодательство не установило точных признаков отличия одних заведений от других, и только в отношении оборудования постоялых дворов указало на их внутреннее устройство (крытые приспособления для лошадей и пр.) существование заведения трактирного промысла было установлено законными документами, а открытие и производство торговли крепкими напитками, ровно, как и табачными изделиями, подчинены правилами уставов об акцизах и табачных сборах и положению о казенной продаже питья. Продолжительность торговли в заведениях, - в положении указанно условно; так, например, для гостиниц, постоялых дворов, станционных буфетов, клубов и театров и т.п. сделано исключение. Вообще же в изъятии из закона, губернаторам дано право, разрешать и в прочих заведениях торговлю на более продолжительное время. Для продажи припасов и отдачи в наем покоев закон таксы не установил и дал право производить как торговлю, так и наем по вольной цене. Но в то же время обязал хозяев заведений, как в общих, так и в отдельных покоях иметь таблички с точным указанием цены. За излишние требования за расценки, законодательство положило на виновных кару, в виде денежного штрафа. В некоторых типах трактирных заведений, с разрешения высших административных лиц, законами допущены не запрещенные игры, музыка, пение, хоры и другие развлечения. Содержать трактирные заведения могли все вообще лица, имеющие право заниматься торговлей и промыслами, меж тем как прежде для этого требовался особый аттестат, получение которого было крайне затруднительно. Последнее же положение этот пункт отменило и указало только на подписку, которую должны давать лица, желающие открыть трактирное заведения. Этой подпиской они свидетельствуют, что не подвергались взысканию, лишающим их права содержать трактирные заведения. В городах разрешения на открытие заведения трактирного промысла предоставлено городскими управами.


Необходимым добавить еще следующее: каждое помещение, находящееся в черте городских поселений и предназначенное для продажи питья, обязательно должно быть освидетельствовано полицией.

Причем в этом освидетельствовании принимают участие, как акцизный надзор, так и лица, назначенного от городского управления. Городская дума по соглашении с полицией, издают обязательные постановления об устройстве разного рода заведений трактирного промысла, дабы каждое из них не выходило из определенных законом рамок и вполне соответствовало своему назначению, как в смысле благоустройства, так и благополучия.


На обязанности думы лежит также указание мест в городе, в которых трактирные заведения не должны быть вовсе открываемы.

В поселениях, где городовое положение не введено, такие обязательные постановления издаются губернатором. Все трактирные заведения, находящиеся в городских поселениях, облагаются особыми трактирными сборами, идущими в доход этих поселений. Определяя общую сумму этих сборов, городская дума производит разверстку их на две части: одна часть падает на заведения, торгующая крепкими напитками, другая - на не торгующая таковыми. Для раскладки же сборов по отдельным заведениям (если число их в городе более 20-ит) они распределяются думой на группы, по степени их доходности, размера оборотов, мест нахождения и т.п. причем определяется наибольший и наименьший размер обложения. Фактическая же раскладка производится (в зависимости от усмотрения думы) или общими собраниями владельцев заведений каждой группы, или избранными из своей среды раскладочной комиссией. Раскладочная комиссия выбирается ежегодно, причем, как собрание владельцев заведений, так и заседание раскладочных комиссий, происходят обязательно под председательством члена городской думы. Раскладка трактирного сбора должна быть закончена к определенному законом сроку, а именно к 20-му октября. В случае неаккуратности в сроке самой городской управой. Недоразумений с неправильной раскладкой, а также и жалобы на нее окончательно разрешаются городской думой. Взиманию городского трактирного сбора не подлежит все буфеты военных собраний, хозяйство которых не сдано в аренду частным лицам.

Кроме назначенных военных буфетов, городская дума может по их усмотрению, освобождать от сбора и заведения другого рода, но исключительно из разряда не производящих торговли крепкими напитками. Заведения торгового промысла, не производящие торговли крепкими напитками и находящиеся вне границ городских поселений, открываются также порядком, как и в городах вообще. Открытие же заведений с продажей крепких напитков должно быть разрешимо с соблюдением всех правил устава об акцизных сборах, причем принимаются во внимание условия, на которых дано согласие на открытие ведомств, владельцем или обществом. Условия эти, изложены в письменных соглашениях, должны быть предоставляемы при деле как документы. Все заведения трактирного промысла, находящиеся вне черты городских поселений, за исключением духанов, постоялых дворов, а ровно и корчем без продажи крепких напитков, платят трактирный сбор в пользу уездных земель, где же земельные учреждения не введены, и губернский земельный сбор, а в области Войска Донского - в станичные или войсковые суммы. Размер торгового сбора колеблется от шести - десяти до пятнадцати рублей, смотря по разряду местности. Сумма эта определяется уездными земельными собраниями, а там, где земель нет, губернскими распорядительными комитетами. Заканчивая этим, обзор законоположений трактирного промысла, скажем к слову, что, данных о числе питейных заведений в России, мы усматриваем следующее: в 1866 году число их равнялось 35.376-ти, к концу же 1894 года оно достигло 42.067-ми, т.е. увеличилось более чем на шесть с половиной тысяч. Затем вследствие введения виной монополии, оно начало падать. Не желая останавливаться подробно на вопросах, не касающихся непосредственно общего обзора очерка мы ее следующие главы переведем к суммированию всего ранее сказанного и постараемся в более сжатых рамках напомнить читателю об историческом ходе событий, сопровождавших как зарождение, так и дальнейшее развитие трактирного промысла на Руси.

«Нам трактир дороже всего!» - говорит Аркашка Счастливцев, комик из пьесы А. Островского «Лес». И для многих москвичей в XIX веке трактир тоже был «первой вещью». «Он заменял и биржу для коммерсантов, делавших за чашкой чая тысячные сделки, и столовую для одиноких, и часы отдыха в дружеской беседе для всякого люда, и место деловых свиданий, и разгул для всех - от миллионера до босяка», - пишет историк и журналист начала века Владимир Гиляровский о ресторанных обычаях конца позапрошлого века. Словом, прав Аркашка: «Трактир есть первая вещь!»
Старейших чисто русских трактиров в Москве еще с первой половины позапрошлого столетия было три: «Саратов», трактир Гурина и трактир Егорова. Однако в 1868 году приказчик Гурина, некий Тестов, уговорил миллионера Патрикеева, хозяина дома, в котором находилось заведение Егорова, отобрать у последнего трактир и сдать ему. Через некоторое время на стене вновь отделанного, роскошного к тому времени дома на углу Воскресенской и Театральной площадей появилась вывеска «Большой Патрикеевский трактир». А внизу весьма скромно было подписано: «И.Я. Тестов».


Торговлю Тестов повел широко, главным в меню был русский стол. Поэтому вполне объяснимо, что основными клиентами Тестова стали купечество и барство, которые валом повалили в новый трактир. Предприятие Тестова так широко развернулось, что вскоре его слава забила ресторатора Гурина и трактир «Саратов». Это дало возможность Тестову в 1876 году прибавить к своей вывеске герб и надпись: «Поставщик высочайшего двора».

В трактир Тестова, кроме московского купечества и барства, специально приезжала петербургская знать, бывали и великие князья. Каждый при посещении непременно желал отведать тестовского поросенка, раковый суп с расстегаями и знаменитую гурьевскую кашу, которая, кстати, была придумана каким-то неизвестным Гурьевым.
Что касается дизайна тестовского трактира, то кроме ряда кабинетов, там были две огромные залы, где на часы обеда или завтрака именитые купцы имели свои столы, которые никем не могли быть заняты. Так, в левой зале крайний столик у окна с четырех часов стоял за миллионером Иваном Чижовым, бритым толстенным стариком огромного роста. Он в свой час аккуратно садился за стол, почти всегда один, ел часа два и между блюдами дремал.

По воспоминаниям Гиляровского, меню Чижова было таково: порция холодной белуги или осетрины с хреном, икра, две тарелки ракового супа, селянки рыбной или селянки из почек с двумя расстегаями, а потом жареный поросенок, телятина или рыбное, смотря по сезону. Летом обязательно ботвинья с осетриной, белорыбицей и сухим тертым балыком. Затем на третье блюдо - неизменно сковорода гурьевской каши.

Иногда Чижов позволял себе отступления, заменяя расстегаи байдаковским пирогом - огромной кулебякой с начинкой в двенадцать ярусов, где было все - начиная от слоя налимьей печенки и кончая слоем костных мозгов в черном масле. При этом пил красное и белое вино, а подремав с полчаса, уезжал домой спать, чтобы с восьми вечера быть в Купеческом клубе, есть целый вечер по особому заказу уже с большой компанией и выпить шампанского. Заказывал в клубе он всегда сам, и никто из компанейцев ему не противоречил. Как говорил сам Чижов, «у меня этих разных фоли-жоли да фрикасе-курасе не полагается... По-русски едим - зато брюхо не болит, по докторам не мечемся, полоскаться по заграницам не шатаемся».

Самое примечательное, что этот гурман до преклонных лет дожил в добром здравии.

Трактир Тестова был одним из тех русских трактиров, которые в XIX веке были в большой моде, а потом уже, значительно позже, стали называться ресторанами. Тогда в центре города был только один «ресторан» - «Славянский базар». Остальные назывались трактирами, потому что главными посетителями были русские купцы. И каждый из городских трактиров отличался своими обычаями, каким-нибудь особым блюдом и имел своих постоянных посетителей. Во всех этих трактирах прислуживали половые в белых рубахах из дорогого голландского полотна, выстиранных до блеска. Их называли белорубашечниками, половыми или шестерками. «Шестерки» потому, что служили они тузам, королям и дамам. «И всякий валет, даже червонный, им приказывает, - писал Владимир Гиляровский. -Но ничего! Козырная шестерка туза бьет». Но пока «шестерка» становилась козырной, ей приходилось вынести много бед и испытаний.


Картина испанского живописца Диего Веласкеса «Трактирщик».
Размер картины 100 x 122 см, холст, масло.

Картина севильского художника Веласкеса из цикла бодегонес имеет также и другое название «В харчевне».

Иэ императорских уложений царского правительства дома Романовых.

Трактиры и трактирные заведения подразделялись на различные виды по роду торговли, которую им предоставлялось производить: гостиницы, ресторации, трактиры и кафе-рестораны составляли высший разряд, харчевни - низший.

К заведениям трактирного промысла без отдачи в наем покоев относятся: трактиры, рестораны, харчевни и духаны; овощные и фруктовые лавки и ренсковые погреба с подачею закусок или кушаний; столовые, кухмистерские, буфеты при театрах, на пароходах, пристанях, станциях железных дорог, на гуляньях и т. д.; пивные лавки с продажею горячей пищи; кондитерские и пирожные с продажею припасов для потребления на месте; кофейные, съестные или закусочные лавки. В трактирах и трактирных заведениях, станционных домах и ренсковых погребах дозволяется всякого рода продажа крепких напитков, как русских, так и иностранных, в том числе пива, портера и меда; в постоялых дворах или корчмах, временных выставках, винных и ведерных лавках дозволяется продажа тех же напитков, но только русского приготовления; пивные лавки могут продавать только пиво, портер и мед, а погреба по продаже русских виноградных вин - только вина.

Буду признателен за плюсики, лайки и ретвиты! Заранее спасибо!