Теотиукан. «Место, где рождаются боги

1. "Златогорец"

Большинство северян признают власть каждого божества из всего многочисленного клатазарского пантеона. Но есть и те, кто утверждает, что они сами хозяева своих судеб. Романтики и авантюристы, дерзнувшие перечить воле богов.

Как бы то ни было, Ниэль, прозванный за свою работу Падальщиком, не принадлежал ни к тем, ни к другим.

Когда Ниэль был моложе, он верил в самую старую мысль из всех, что посещали когда-либо умы клатазарцев. Боги жестоки. Они забавляются, наблюдая за страданиями смертных, пока те возятся у ног равнодушных создателей. Сейчас это убеждение скорее забавляло его, умудренного опытом четырёх с половиной десятков лет. Боги – это великие и измученные существа, древние как небо и звезды. Они крепко спят в своем Безвременье, или где-нибудь на дне океана, слишком уставшие после сотворения мира. Не следует тревожить их сон бестолковыми просьбами.

Ниэлю казалось, что он понимает Дремлющих. Иногда ему тоже хотелось лечь и забыться на пару-тройку тысячелетий.

Но только не сейчас.

"Клеть-Скорлупка", судно, нанятое им около года назад, быстро удалялось от берега, где уже начал заниматься рассвет. Несмотря на название, скрипящая посудина уверенно рассекала серые волны Бражного моря. С кораблями контрабандистов всегда так – неприметные и обшарпанные на вид, они порой не уступали в скорости клатазарским дозорным. Правда, наполовину в этом была заслуга рулевых, лучшие из которых как раз стояли за штурвалами судёнышек, подобных "Скорлупке".

А Ниэль был достаточно состоятелен, чтобы заполучить лучшего из лучших. Но сегодня он не смог отказать себе в удовольствии вести "Скорлупку" своими руками. Солёный утренний бриз трепыхал седые прядки волос, Падальщик щурился от летевших в лицо холодных капель. Внешне он оставался невозмутим, и только горящие серые глаза на широком костистом лице выдавали его ликование.

Его мысли вернулись к судну, затонувшему не более шести дней назад в Поющем проливе. По словам его соглятаев, мерильванские торговцы не принесли должной жертвы Хозяевам моря и поплатились сполна. Поднялся шторм, и волна, беснуясь, разбила "Златогорец" о камни, переломив корму как щепку. Но почему же люди спешат обвинить во всех бедах небожителей? "Златогорец" был обречён на неудачу еще до выхода в море. Падальщик знал, что чем длиннее корабль, тем яростнее его раскачивают волны, киль не выдерживает нагрузки и переламывается. Отец рассказывал это еще восьмилетнему Ниэлю, когда они сидели у берега, наблюдая за кораблестроителями.

"Чем больше корабль, тем скорее он развалится."

Намётанный глаз выхватил из темноты клыки тех самых скал, что знаменовали начало пролива. Падальщику мерещилось, что они с вызовом ухмыляются ему. Сейчас приходилось направлять "Скорлупку" внимательнее, хотя ветер был недостаточно силён, чтобы понести корабль к утёсам. Ниэль подал знак капитану. Смуглый темноволосый мужчина, рядом с которым бледнокожий Падальщик казался каким-то пепельным, а то и вовсе бесцветным, гаркнул короткую команду.

Палуба, казавшаяся погружённой в сон, ожила. Заспанные матросы сновали, как муравьи, зажигая лампы, убирая паруса и спуская на воду лодки. Ниэль с трудом сдерживал подступивший к горлу азарт, нетерпеливо барабаня пальцами по штурвалу.

Все их вылазки за последний год протекали по заведённому порядку, и каждый из бывших контрабандистов, а ныне мародёров, знал своё место в этом сложном ритме. Сначала они бросали якорь недалеко от предполагаемого места крушения, затем наступал черёд ныряльщиков.

Здесь ему не было равных. Но, двинувшись было к лодкам, Ниэль почувствовал руку на своем плече.

– Ты всё ещё уверен?

– Разумеется, – Падальщик с раздражением отдёрнул плечо.

– Корабль переломился пополам! Для тебя это совсем ничего не значит?

– Присказка твоего богобоязненного народа. Здесь правят другие законы, Гвилерм, – отмахнулся Ниэль. – Ты слышал, в какую бурю попала "Мантикора" месяц назад на этом же месте? Они еле унесли ноги, хоть им и пришлось пожертвовать частью кормы...Нашему торгашу, конечно, пришлось несладко, но такое случается, куда ни глянь.

– Так я не об этом тебе толкую. Пусть парни делают своё дело, тебе-то зачем соваться им под ноги?

Из-за плеча Ниэля Гвилерм видел, как ныряльщики перемахивают через борт по верёвке и усаживаются в лодки. Какая-то часть капитана надеялась, что его друг одумается.

– Ты уже списал меня в могилу? Думаешь, мне не под силу тягаться с юнцами? – Ниэль ехидно осклабился и повернулся к Гвилерму спиной. – Увидимся на плоту.

– Старый осёл, – не сдержал улыбки смуглый капитан.

Ниэль уже сидел в лодке. Помимо него, в ней находилось еще двое. Тот, что помоложе, заметно нервничал и был рад компании Падальщика.

– Боишься, Морвран?

–Я ни разу не нырял так глубоко, – признался парень. Это был тот самый кормчий, которого Ниэль чудом уговорил подняться на борт "Скорлупки". Морвран был застенчив, но, когда он стоял за штурвалом, казалось, что ему покровительствуют боги, настолько безукоризненно слушалось судно.

– Этому быстро учатся. Главное, не вздумай утонуть до того, как мы найдем останки "Златогорца".

– Я на него время тратить не буду, – мрачно предупредил Ошкуй, работая вёслами. – Я здесь, чтобы найти торгаша и получить свою долю. За возню с сосунками мне не платят.

– Придержи язык. Пока что я решаю, кому платить и за что, – Падальщик нехорошо прищурился. Ошкую осталось только сверлить его взглядом исподлобья. Хоть альбинос и славился своим мастерством в погружении на глубину, Ниэль не доверял ему. Никогда нельзя было знать наверняка, что на уме у белокожего пловца.

Четверть пролива осталась позади, и холодное солнце уже отделилось от горизонта, когда Ошкуй бросил вёсла, встал, опасно качнув лодку, и огляделся.

– Здесь.

С ним никто не стал спорить. Альбинос и Ниэль условились идти первыми. Падальщик привязал к себе наполненный воздухом бурдюк из козьего желудка, а к ногам, к ужасу Морврана, увесистый камень. Ниэль засмеялся при виде округлившихся глаз кормчего.

– Сразу видно, что не сигал на глубину. Видишь, какая свободная петля остается? Чтобы легче было сбросить камень. Запомни, там, внизу, тебе не встретятся подводные чудовища и ядовитые твари. Ты останешься один, в темноте, под толщей воды, и тебе станет страшно. Ужас будет хватать тебя липкими щупальцами за желудок и горло. Не поддавайся страху, парень, иначе ты не вернёшься назад.

Ошкуй отвернулся от них, но Ниэль знал, что тот не упустил ни единого слова. В отличие от Падальщика, альбинос не использовал ни груза, ни мешка с воздухом. Широкоплечий и крепкий, Ошкуй получил своё имя в честь загадочных чудовищ, обитающих далеко во льдах, и, помимо цвета кожи, что-то необъяснимо-чужое выделяло его среди других матросов.

Альбинос сделал несколько глубоких вдохов, чтобы прочистить легкие. А затем одним красивым прыжком, вытянувшись по дуге, словно дикий кот, вошёл в воду и растворился в черноте.

– Морвран, держи фонарь. Пусть он горит...Утренний свет обманчив.

Ниэль прыгнул через борт лодки, но иначе, чем альбинос – ногами вниз, и пропал следом. Холодная вода, нет, ледяная, сдавила тело, камень неумолимо тянул вниз, но Ниэль позволил сознанию расслабиться, сохраняя драгоценный воздух. Он опускался все глубже, отсчитывая секунды. Один...Два...Три...Голова налилась тяжестью, грудной клетке стало тесно...Пять...Он проверил ногой верёвку, свободно ли держится петля. Семь. Ниэль освободил стопу, и груз упал на дно. Здесь было не так глубоко, как он ожидал. Пол-ластарата*, не больше – как зрелый тополь. Но достаточно глубоко, чтобы груз с "Златогорца" оставался невредимым. Слабый свет проникал сюда, но различить что-то дальше трех-четырех шагов было уже невозможно. Он плыл, вокруг царила тишина, но не мёртвая, как это бывает на поверхности – тишина подвижная, пульсирующая, дышащая жизнью. Что-то колыхнулось слева – он медленно обернулся, и на мгновение уловил удаляющийся косяк рыб. Гребок, еще один...что-то твёрдое коснулось лодыжки. Ниэль посмотрел под ноги – обломок тёмного дерева торчал из зеленоватого песка. Он где-то рядом, или же это часть кормы, унесённая подводным течением на десятки ластаратов прочь?..Ниэль сжал зубами трубку, тянувшуюся к бурдюку с воздухом, и двинулся вперёд.

Ничего. Только тишина. Он не терял терпение. Воздух заканчивался, и он был готов подняться, пока не заметил тёмное пятно вдалеке. Усилием воли заставил себя плыть быстрее, чувствуя, как содрогается сердце. Он знал, что не достигнет этого пятна, но какой-то нелепый азарт гнал его вперёд и вперёд. С каждым ударом пульса усиливалось давление. В висках стучала кровь. Взмах, и еще один...Мозг отчаянно просил о кислороде, разрывая черепную коробку изнутри, ныли легкие, всё тело разом молило о вздохе...Воздуха, воздуха! Ниэль поднимался. Толща воды над головой никак не желала рассеиваться, что-то ёкнуло под сердцем. Неужели?...

Сильный толчок резко поднял его вверх, и марево исчезло. Ниэль покачивался на поверхности волн, протирая глаза, красные от солёной воды, и глубоко вдыхал. Напротив пытался отдышаться Ошкуй.

– Ты...проклятый...безумец. Что на тебя нашло?

Ошкуй уже всплывал, когда заметил Ниэля, двинувшегося на поиски тёмного силуэта. Зрение альбиноса под водой было гораздо отчётливей, чем у любого знакомого Падальщику ныряльщика. Ошкуй хотел дождаться его наверху и, когда прошло больше минуты, заволновался.

– Глупо рисковать жизнью ради наживы! Я мог бы и не увидеть тебя...Чему ты веселишься, чёрт возьми?

Ниэль хохотал, запрокинув голову.

– А как же иначе? Я нашёл его, нашёл "Златогорца"! Ищи Морврана, пусть парень почувствует, что это, оказаться там...

Ошкуй только выругался.

Они нашли лодку по огоньку фонаря, разрезавшего утренний туман. Морвран втащил их внутрь, сгорая от любопытства. Пока Ошкуй в крепких выражениях пересказывал кормчему случившееся, Ниэль грёб обратно.

– Нужно нырнуть ещё раз, чтобы всё осмотреть, – предупредил он Ошкуя и Морврана. – Пойдёшь со мной, парень?

– Нет уж, ты его за собой на дно утянешь. Ему еще сыновей растить, это ты уже одной ногой в могиле, – проворчал альбинос. – Я поплыву.

– Как скажешь, – отозвался Ниэль с широкой улыбкой. Он лёг на днище лодки, глядя вверх. Закрыл глаза, прислушиваясь к всплескам за бортом и к низкому бормотанию Ошкуя, наставляющего Морврана. ("Не поддаваться страху, это верно, но и головы не теряй...не рискуй, лучше лишний раз вдохнуть...")

Не рисковать. Ошкуй прав, он отменный ныряльщик, не зря его клатазарские князья подсылали ко вражеским кораблям якорные канаты подрезать...Он плохому не научит. Холодные капельки стекали по волосам к спине. Усталость придавила его к днищу лодки, но это было приятное чувство. И правда, на второй спуск его уже не хватит. Да и пёс с ним. Ниэль улыбался.

А для чего еще жить?

Ошкуй и Морвран быстро вернулись. Как оказалось, Падальщик разглядел только часть корабля, но и этого было достаточно, чтобы начать поиски груза. Дальше началась рутинная работа. Гвилерм привел "Клеть-Скорлупку", и до полудня матросы вязали плот над местом крушения, затем Ошкуй спустил несколько крепких верёвок к остовам "Златогорца". По ним ныряльщики поднимали добычу. Морвран, с восторгом опускаясь под воду, был поражён размерами утопленника. Мерильванские кораблестроители размахнулись – судно больше походило на плавучий дворец. Поддавшись на подстрекательства Падальщика, Морвран отправился вслед за ним в недра разбитого корпуса. Ниэль настолько уверенно скользил между обломками, что спугнул притаившегося между ними спрута – тварь, встречу с которой Морвран хотел бы поскорее выкинуть из головы. Зато поднятый ими сундук по весу превосходил все остальные. Ошкуй вместе с Ренаном, единственным из всей команды, с кем альбинос водил приятельские отношения, исследовали трюм. Они обнаружили клинки, вышедшие из-под молота восточных оружейников. Неслыханная удача: соль не успела разъесть прочный сплав.

Солнце уже заканчивало свой путь над морем, когда Гвилерм развернул "Скорлупку" прочь из Поющего пролива. На корабле было шумно, потайные трюмы забиты до отказа, и люди громко славили милость госпожи Ашми, змеетелой богини удачи. Ниэль с высоты капитанского мостика наблюдал, как долговязый Ренан, вскарабкавшись на снасти, продемонстрировал всем золотую монетку – "чешуйку с хвоста Ашми", и под дружный рев зашвырнул её в море. Змеетелая отблагодарит втрое тех, кто не забывает её.

Падальщик не горел желанием присоединяться к ним. Чем ближе они подходили к земле, тем мрачнее становился Ниэль. Это не укрылось от Гвилерма.

– Слышал, Ошкуй вытащил тебя. Серьёзно, старик, что тебе в голову ударило?

– Я был уверен в себе.

– Ты всё ещё стараешься что-то доказать? Себе или кому-то ещё?

– Не пойти бы тебе в священники, Гвил, – огрызнулся Падальщик. – Наставления, мораль и всё такое – у тебя неплохо получается.

– И пошел бы, да не сложилось. А от твоих речей молоко бы скисло. Должен признать, что я ошибался – "Златогорец" принёс нам удачу. Смотри, что парни нашли, – на раскрытой ладони Гвилерма лежал треугольный серебряный медальон. Ниэль забрал безделушку. Тяжёлая крышка была украшена рельефным изображением обнажённой русалки. Падальщик хмыкнул – мастер уделил куда большее внимание объёмным грудям, похожим на дыни, чем лицу, намеченному несколькими слабыми штрихами.

–Я помню, ты любишь такие штуки, – Гвилерм ухмыльнулся.

– Серебряные медальоны, а не баб с рыбьими хвостами вместо ног, ты хотел сказать.

– Лучше бы верхняя часть была рыбьей, не находишь?

– Гвил, я забираю свои слова насчет священника. И побрякушку тоже.

– Может, она согреет тебя в холодный зимний вечер, – Гвилерм хлопнул его по спине, на что Ниэль ответил кислой улыбкой.

Падальщик облокотился на борт и стал наблюдать за приближением тёмно-серой полосы суши, разраставшейся на горизонте.

Айлусхейм. Город-голем. Когда-то давно предок нынешнего князя возвёл свою твердыню на верхушке отвесного утёса у берега Бражного моря. Пять бурых башен замка Айлусхейм угрожающе нависали над гаванью, и в пасмурную погоду напоминали растопыренную когтистую лапу. Имелся даже "большой палец", башня, построенная на некотором расстоянии от остальных, заброшенная и осыпавшаяся: удар молнии закрепил за ней дурную славу почти полвека назад.

Не имея возможности разбухать вширь, Айлусхейм с годами застраивался вниз, и здания самых зажиточных горожан, рассыпаясь кольцами по скале, образовывали новые ярусы. К подножию обрыва, тесня друг друга, примыкали кварталы бедноты. Здесь же находился Айлусхеймский порт, самый старый и внушительный во всём Клатазаре.

У Ниэля он всегда ассоциировался с перезрелым фруктом, ярким, но подгнившим и источающим что-то синевато-скользкое. А если укусить, то в вяжущей мякоти на зубах неизбежно окажется червь.

Падальщик шёл по мокрой набережной, проклиная ветер и морось. Мелкий, холодный дождь, частый гость северных земель, действовал на нервы. Промасленная кожаная накидка, кутавшая его высокую фигуру до колен, не спасала от ощущения сырости во всём теле. Откуда-то со стороны моря послышался громовой рокот. Ниэль поклялся себе, что, как только он завяжет с морским мародёрством, он отправится с первым же кораблём на восток, в Мерильван, где будет греть свои старые кости под солнцем, пока не отбросит копыта.

Ланхо, ростовщик, урвал для своей лавки поистине роскошный уголок – между двумя самыми соблазнительными заведениями порта: дешевым кабаком и публичным домом. Ниэль только поражался прозорливости этого старика.

– Никхельтиас!

Ланхо был один из немногих, кто мог безбоязненно называть Падальщика именем, данным при рождении. Старик знал его очень давно, ещё до того, как тот занялся мародёрством. Сколько же лет прошло? Двадцать пять? Больше? Ниэля передёрнуло.

Гнусавый, лысый и сморщенный старичок выкатился из-за прилавка.

– Принёс что-нибудь интересное, мм? Или, может, пришёл за деньгами? – Ланхо выразительно закивал в сторону стены, где красовалась довольно безвкусная картина с пышной девицей. Насколько Ниэль мог судить, перекочевала она сюда из соседнего дома, причём отнюдь не из трактира.

– Нет, но ты почти угадал. Я хочу, чтобы ты взглянул, – он выудил русалочий медальон. – Мне кажется, это не простая вещь.

– Серебряшка? Опять? Я-то надеялся, ты порадуешь старика чем-нибудь стоящим, – притворно надул губы Ланхо, но послушно взял украшение. Он повертел его в руках, затем убрался вглубь лавки, бормоча что-то про скверное зрение.

Ниэль остался один. Он мерил шагами помещение, расхаживал взад-вперёд. Нахлынувшая на него ещё на борту "Скорлупки" тоска в городе только усилилась, и сейчас ему меньше всего хотелось видеть людей, а тем более разговаривать с ними. Падальщик ненавидел Айлусхейм, хоть и не отдавал себе в этом отчёта.

Он не должен был плавать на "Клеть-Скорлупке" самостоятельно, так как был хозяином судна. На официальных бумагах Гвилерм находился под его началом. Ниэлю в любом случае причиталась немалая доля добычи. Но его как магнитом тянуло к морю. Как и двадцать пять лет назад. Сейчас ему сорок шесть, и как будто ничего не изменилось.

Ниэль тронул пальцем подвешенную к потолку нитку полых ракушек. Те отозвались немелодичным перестуком. И где только этот старый хрен... Он сдавил пальцами самую маленькую ракушку. Тихий хруст, приятный на слух, не помог справиться с накатившим раздражением.

– Я тебя разочарую, – заявил Ланхо, вернувшись к прилавку и бросая ему медальон. – Ничего в этой рыбке особенного нет. Это даже не чистое серебро, а медяха с серебряным напылением. Знаешь, что? Бросай цацки, собирай лучше ножи. Или сабли. Они дороже, да и женщины оценят.

– Ты уверен? Ни имён, ни клейма мастера?

– Дешёвка, хоть и с востока. На такую разве что пожрать в таверне удастся. А ещё что есть? Ты ведь со "Златогорца" вернулся!

Ниэль попытался улыбнуться и скрыть накатившую досаду.

– Об остальном договорится Гвил. Оружие, стекляшки, деньги, какие-то горшки – тебе понравится, – пообещал Падальщик. Он пересказал вчерашнюю историю и остался послушать портовые сплетни и стариковские сетования на жизнь. Ростовщик разражался проклятиями на голову молодого князя, сгоняющего людей в каменоломни, и жаловался, что мяса теперь почти не достать.

– Помнишь, как оно было лет пятнадцать назад? Вот, то-то же. И пакости этой с рекой не было. И мясо было, оленина, крольчатина, там... А сейчас? Вся дичь как испарилась. Дьюнглинг, Хозяин Леса, мстит нам, как говорят тэльберийцы. Вроде как это он реки осушил. А на самом деле, как наш князек в замке, – он наставительно поднял палец вверх, перейдя на глухой шепот, – обосновался, так сразу воды из земли ушли...Море мельчает, Никхельтиас! Ты можешь себе это представить?

– Да уж, – рассеяно ответил Ниэль, слишком глубоко задумавшись о том, как оно было, пятнадцать лет назад. Он встал, торопливо засобиравшись.

– Уже уходишь? Жаль, жаль, я-то думал, что ты поболтаешь со мной подольше...

Ростовщик и впрямь выглядел раздосадованным.

– Видимо, в другой раз. Меня ждут дела дома. Спасибо, – Ниэль махнул рукой с треугольным медальоном. – За это.

Отчего-то ему очень захотелось оказаться дома, в одиночестве, подальше от посторонних голосов. Он продирался через разношёрстную портовую суетню, не смолкавшую даже в такую паскудную погоду. Наоборот, остервеневшие от ветра и холода люди бранились на всех существующих языках и перекрикивали друг друга чаще, чем обычно. Для Ниэля все звуки слились в одно недовольное клокочущее пятно. Он спешил прочь из Айлусхемского порта и от всего города.

Он не смог бы назвать коробку из дерева и камня своим домом. По сравнению с горожанами, Ниэль чувствовал себя князем: у него была целая бухта. Закуток, куда не заглядывал ветер и который не навещали волны, где было слишком мелко, чтобы можно было развернуться кораблю. Там на своей неизменной пристани стоял "Пепельный Светлячок".

Корабль его семьи, его гордость, его обитель. Раньше Бражное море было куда полноводней, и бухта использовалась в качестве тайной стоянки. Но теперь воды обмельчали настолько, что, вздумай Ниэль покинуть гавань на "Светлячке", корабль бы расцарапал себе брюхо о подводные камни. Да и сейчас днище корпуса покачивалось в опасной близости к земле. Ниэль старался не думать о том, что будет, когда судно опустится ещё хотя бы на пять локтей. Видеть собственными глазами, как мельчает море, подозревал ли он когда-нибудь, что доживёт до такого?

"Пепельный Светлячок" был ненамного больше "Скорлупки", потому он ещё держался на плаву. Ниэль бы не смог содержать в исправности более внушительное судно. А "Светлячок", похоже, чувствовал трепетное отношение хозяина и не собирался давать течь. Построенный из необычной светлой древесины, когда-то отделанный по борту клатазарской вязью, он истрепался со временем, но сохранил приветливый облик, даже несмотря на позеленелую корму. Славный корабль, в своё время верно служивший его отцу.

Ниэль по веревке забрался на палубу. Может, это игра воображения, но ему показалось, что судно всё-таки сидит ниже, чем когда он был тут в последний раз. Все остальное на "Светлячке" осталось так, как и было до его ухода. Самой обжитой на корабле была капитанская каюта – в последние годы Падальщик проводил там большую часть своего времени. Ниэль зажёг несколько грязноватых ламп, и слабый огонек озарил заваленное самыми разнообразными предметами помещение, напоминающее товарный склад и жилую комнату одновременно.

Ниэль вытащил из кучи барахла тёмный кованый сундучок. Внутри оказался целый ворох разномастных серебряных медальонов. "Серебряных ли?" – горько подумалось Ниэлю, прежде чем он опустил туда русалочье ожерелье. Он взял наугад один из них, пятигранник с чеканной звездой, и поднёс его к свету. Чертыхнувшись на засаленное стекло и потратив некоторое время на поиск лупы, Ниэль стал разглядывать царапинки на гладком металле.

"Идиот, – как-то равнодушно пронеслось в голове, – зачем это тебе?" Прав был Ланхо, и Гвилерм тоже. Что он пытается доказать?

После того, как ему минул четвёртый десяток, он отчаянно пытался заполнить своё существование хоть каким-то смыслом. Начинал собирать всякие мелочи, но каждый раз выходило плохо. Ниэль забрасывал, чтобы через неделю начать заново.

Он старел, хоть и не хотел признавать этого. Чёрт с ним, с телом – истлевала душа. Ниэль практически не пил и последний раз был с женщиной около полугода назад. Не хотелось. Уже ничто, кроме моря, не приносило ему больше удовольствия. Но придет время, и он не сможет плавать на "Скорлупке" наравне с молодыми. И что тогда? Что осталось у него после сорока шести лет существования? Был ли он счастлив эти годы, четверть века из которых провёл, мародёрствуя? Ниэль не знал ответов на все эти вопросы, но каждый раз мучился ими, когда оставался один.

Падальщик разозлился на себя. Скрипнув зубами, он сгреб ящичек с медальонами, вышел из каюты и зашвырнул подальше в воду.

Дождь уже прекратился, но гавань затянуло туманом. Ниэль долго сидел на палубе, среди белого марева, закрыв глаза, пытаясь восстановить в памяти ощущение, которое испытывал после прыжка под воду. Состояние счастья, за которое так цеплялся во время работы в море, каждый раз становилось всё мимолётнее. Оно проходило, едва "Скорлупка" поворачивала нос в сторону земли. А здесь, на суше, кто он такой?

"Никхельтиас был щенком и бегал на четырёх лапах, высунув язык, но он уже много лет как мёртв. Ты убил его, превратился в Ниэля – водяную змею, и стал плавать в Бражном море, – думал Падальщик, – а теперь ты стареешь, и однажды не сможешь плыть, и кто научит тебя снова ходить по суше?"

"Ларли," – шепнул ответ безотчетный голос.

Ларли. Волна нежности, идущая откуда-то из глубины, окутала его теплом.

"Ларли. Дорогая моя подруга." Ниэль откинулся назад, запустив пальцы в волосы, обхватив себя за затылок. Он совсем забыл о ней. Завтра он обязательно навестит ее. Как только он приютил эту мысль в своём сознании, ему стало спокойнее. Упрекнув себя за вспышку малодушия, Падальщик вернулся в каюту.

"Пепельный Светлячок" тоже радовался такому завершению вечера. В густом тумане мышиного цвета приглушенно брезжила лампа, и для глаз любого случайного путника, забредшего в гавань, корабль вполне оправдывал своё название.

* Ластарат – клатазарская мера длины, введенная князем Ластаром и равная высоте главной мачты на его корабле (приблизительно 60 метров).

2.Пес, блудница и мародер .

Притаившись за мешками с зерном, Прибой наблюдал через щель за отощалой крысой. Гадина водила его за нос уже несколько дней, каждый раз ускользая в самый последний момент. Никакой уважающий себя пёс не потерпел бы такой наглости от грязной крысы. Вот она остановилась, встала на задние лапки и повела мордочкой, принюхиваясь. Сейчас или никогда! Прибой с лаем сорвался с места, крыса бросилась наутек. Огромные когти пса проскользили по деревянному полу подвала, зубы клацнули в пустоте. Ненавистный враг скрылся в зазоре между досками, так и не добравшись до зерна.

Огорчённый пёс отправился на поиски хозяйки. Может, в его роду и были волки, а в прежние времена он даже участвовал в охоте на оленей-карибу, но вот ловлю крыс лучше оставить деревенским котам. Не пёсье это дело.

Он нашёл хозяйку за излюбленным занятием – она сидела на корточках подле грядок и возилась с какой-то зеленью. Прибой прервал её, без сомнения, бесполезное дело, толкнув лбом в плечо и требуя внимания.

Ларли оторвалась от растений, чтобы почесать лохматую голову. День обещал быть добрым, и она была в хорошем настроении. Сегодня редкое северное солнышко почтило своим вниманием деревню и хвойную рощу вокруг, Ларли даже начала забывать о кошмарах, которые томили её всю ночь. Наверное, она бы мучилась и под утро, если бы Прибой не вздумал разбудить её и не ткнулся горячей влажной пастью в лицо.

Она встала, с наслаждением потянув спину. Высокая, с немного угловатой фигурой, женщина выглядела гораздо старше своих тридцати восьми. Даже в тёмно-русых поблёкших волосах блестели кое-где серебряные нити, и складки у бровей и губ залегли глубже, чем ей хотелось бы. Хотя сейчас она уже не так обращала на это внимание, как пять лет назад, когда лицо и тело ещё обеспечивали ей еду и крышу над головой в Айлусхейме.

А вот в Белом Кургане жизнь была совсем иной. Ларли нравилось в этом тихом поселении, немного сонном, уютно расположившемся на мысе дикой реки. Здесь всегда для неё находилась работа, и она не скучала по грязным городским улицам.

Она поманила Прибоя к дому, но пёс, не обратив на неё внимания, замер, напрягшись и всматриваясь вперёд.

– Что там, приятель? Что ты там нашел?

Ларли прикрыла рукой глаза от света. На небольшой площадке в центре деревни топтались люди, и ещё несколько спешили к ним. Нахмурившись и предчувствуя неладное, женщина завела упирающегося пса в дом и заторопилась к остальным.

Уже на полпути до неё донеслись возбуждённые невнятные выкрики Аньи, несчастной девушки из тех больных разумом, что найдутся в каждой деревне. Обычно старшая сестра отсылала Анью пасти коз, чтобы дурочка не путалась под ногами. Должно быть, на неё кто-то напал, сразу подумалось Ларли. Неловко утирая слёзы, девушка, заикаясь, пыталась объяснить, что же произошло.

– Ко...ко..., – круглые жидкие глаза, и без того вытаращенные по-лягушачьи, казалось, сейчас выпрыгнут.

– Козы! Куда они подевались? Да успокойся же ты, дура! – Авенна в сердцах схватила сестру за плечи и хорошенько встряхнула. Анья только взвыла, и обрывки слов превратились в неразборчивые причитания.

– Отпусти её, – Ларли отстранила молодую женщину, бережно взяла плачущую за запястья и отвела её руки от опухшего лица. – Кто тебя обидел?

Та только замотала головой, низко опустив глаза. Из леса вернулось несколько мужчин, отправившихся на поиски коз. Оставшись без присмотра, животные разбрелись кто куда, но видимой опасности для них не было. Ларли утешала Анью, и сумасшедшая, понемногу успокаиваясь, поведала:

– Беленькие козочки плавают в мутной воде.

– Что?

Ларли решила, что ослышалась.

– Беленькие козочки. Мёртвые козочки, – Анья вырвалась из рук и громко неприлично засмеялась. Стоящие вокруг люди шарахнулись в сторону. Ларли обернулась к пожилому мужчине могучего телосложения.

– Финнар, кажется, она нашла пропавших коз. А мы-то думали, что их загрызли волки.

– Да какая теперь уж разница, – проворчал старый охотник. – Животину-то все равно не вернуть.

– Плохо, что они лежат в воде. Вдруг это зараза, и трупы отравят нам реку?

Поднялся шум, и Финнару пришлось повысить голос, чтобы докричаться до тех, кто лучше знал лесные тропы. Трупы двух коз отыскались быстро – к счастью, не в реке, а всего лишь в большой раскисшей луже. Сведущие признали, что животных убили не волки. Вспоров брюхо первой козе, Финнар сначала не обнаружил ничего, но, приглядевшись, заметил мелкую зелёную поросль, вроде ряски, покрывавшую лёгкие и сердце несчастной животины.

– Что за чёрт...

Тем вечером в единственной деревенской таверне "Очаг охотника" было очень людно. Люди из Белого Кургана привыкли к размеренному течению жизни. Любое непонятное событие, нарушавшее этот хрупкий порядок, тут же вызывало бурные толки, которые мгновенно обрастали суевериями и предрассудками.

Ларли работала в "Очаге охотника" по вечерам. В ответ на всеобщее волнение она только качала головой и тихо усмехалась. Её, выросшую в бедняцком квартале города, мало пугали такие вещи. Да, бедных коз свалила какая-то зелёная пакость – но мало ли чего они могли наесться в лесу. Во времена её детства в закоулках Айлусхема творилось и не такое.

Не принимал участие в пустых пересудах и Финнар. Седовласый охотник, похожий на медведя, сидел перед трактирной стойкой, и грубый табурет был явно тесноват для него.

– Много шума из ничего, – фыркал он, пока Ларли подливала мёд в его пузатую кружку. – Вот уже через пару дней вернётся Тальбрик из города, он разберётся, что к чему. Даром что знахарь, хотя память его уже ни на что не годится. А ведь мы с ним почти одногодки.

– Может, у Тальбрика найдется что-нибудь, чтобы успокоить Анью? – задумчиво произнесла Ларли, обращаясь скорее к самой себе. Сумасшедшая сидела в тёмном углу, раскачиваясь и болтая ногой. Увиденное в лесу сильно потрясло её.

– Не думаю, что этой девочке что-то поможет. Если уж боги карают человека безумием, то имеют на то свои причины.

Ларли не ответила. Лежащий под столом и мирно дремавший Прибой вдруг вскочил и с радостным визгом вылетел в открытую дверь. Ларли не успела ничего понять, но уже почувствовала, как сердце ухнуло вниз и быстро-быстро забилось.

Ниэль стоял на пороге и чесал обалдевшего Прибоя за ухом. Пёс вертелся под его ногами, прыгал, помахивая кручёным хвостом, и лез в лицо. Улыбаясь, Падальщик направился к стойке. Финнар, смерив отеческим взглядом просиявшую Ларли, кряхтя, пересел к компании охотников помоложе. Женщина по-дружески обняла вошедшего и поспешила за чистой посудой, Прибой улёгся в ногах Падальщика.

Ларли знала, что все в Белом Кургане считают Никхельтиаса её любовником, и не собиралась никого разубеждать – ей не было до этого дела. Да и кто ей поверит?

Она вернулась с едой и двумя кружками некрепкого эля. Падальщик заметил, что в тарелке не было ничего мясного.

– Так значит, у вас тоже проблемы с дичью.

– Уже очень давно. В лесах со зверьми туго, и вся надежда на коз и птицу.

– Надеюсь, твои друзья-охотники не позарятся на ляжки Прибоя. Да, малыш?

Пёс довольно заворчал.

– Смеёшься, – упрекнула его Ларли. – А ведь люди и правда стали беспокойнее и подозрительнее. Многим страшно. У нас сохнут растения. Им сложнее найти путь к солнцу, а ещё река сильно мельчает. Как будто...

– Как будто вода уходит из земли? – подхватил Ниэль.

– В Айлусхейме так же?

– Это не так заметно, как отсутствие мяса.

Ларли хотела было рассказать о козах, но Падальщик прервал её.

– В вашей деревне у всех сплетен как будто отрастают крылышки, и они разлетаются по окрестностям быстрее ветра, – съехидничал он.

– Значит, уже слышал. Что это может быть, по-твоему?

Ниэль задумался, а потом медленно произнёс, выбирая слова:

– Я знаю одного альбиноса...Он даже как-то спас мне жизнь...Он плавал гораздо дальше, чем я, и бывал в Тэльберии. У них в один год случилась страшная засуха. Растениям было негде брать воду, и они начали прорастать прямо сквозь кожу людей. Даже цветы. Этот альбинос рассказывал, что их команда потеряла там одного человека – нашли его труп через день, из брюха росли жирные красные бутоны...

Ларли слушала, забыв о собственном питье. Из-за таких вот историй редкие приезды друга были самыми яркими событиями за всё время её жизни в Белом Кургане.

– Ты хочешь сказать, что эта тина может вырасти и у человека внутри? Перекинуться с коз на людей?

Ниэль пожал плечами, отодвигая пустую тарелку.

– Кто знает. На самом деле, я и в эту-то историю с цветами не верю. К слову пришлось, вот и рассказал.

– Тогда расскажи про альбиноса. Про то, как он спас тебе жизнь, – попросила Ларли.

Падальщик улыбнулся. Всегда приятно, когда кто-то вот так радуется тебе. Слушает. Ларли всегда была хорошим собеседником. Ниэль в красках пересказывал ей всё, начиная с того момента, как однажды Ланхо мимоходом уронил, что "Златогорец" не прибыл в Айлусхейм в назначенный срок. Ниэль утаил только историю с русалочьим медальоном. В таверне осталось не более двух-трех человек, когда он понял, сколько времени прошло с его прихода. Было глубоко за полночь. Прибой давно дрых без задних лап, изредка подрагивая во сне. Опомнившись, Ларли поспешила разбудить задремавшую девушку-сменщицу, таверну нельзя было оставлять без присмотра.

Ниэль вертел в руках пустую кружку и смотрел на тлеющие угли. Очаг охотника. "Подходящее имя для таверны", – не в первый раз подумалось ему. То ли Падальщика сморили эль и тепло, то ли ему и правда было лучше вне Айлусхейма, но на душе наконец-то воцарилось спокойствие.

Ларли вернулась и разбудила Прибоя. Они шли к её дому в молчании, пока она не спросила:

– Почему ты приехал именно сейчас? А не раньше?

Ниэль пожал плечами.

– Стало скучно.

– Ты всю жизнь провел в одиночестве, а теперь заскучал? – Ларли покачала головой. – Странный ты человек, Никхельтиас. Избегаешь людей в городе, пытаясь остаться один, чтобы потом сбежать от себя. Что тебя гложет?

– В последнее время все вокруг пытаются показать, что знают мою душу лучше, чем я сам, – усмехнулся Ниэль, – хотя, может, так оно и есть.

– Ты слышал?

Ларли остановилась, подняв повыше лампу. Они стояли на той же самой площади, где утром Анья всполошила всю деревню. Окружённый несколькими тёмными домами пустырь с одиноким колодцем и парой сухих деревьев. Ниэль вслушивался в тишину вокруг. Ничего, кроме стрёкота цикад. От силуэта дерева отделилась тень и, спотыкаясь и шаркая, поползла в их сторону. Прибой оскалился и зарычал, и Падальщик сдуру поклялся бы, что это восставший утопленник, если бы Ларли не шагнула вперёд, поднимая повыше фонарь. Анья сначала зажмурилась от света, а потом подбежала к женщине и обняла за шею, причитая что-то своё. В длинной ночной рубашке, с распущенными волосами, и она и правда походила на покойницу.

– Что это с ней?

Ниэль с отвращением смотрел на Анью. Ларли шикнула на него, передавая фонарь и гладя девушку по волосам.

– Должно быть, приснился кошмар. Или она ходит во сне. Я отведу её к Авенне.

– Повезло вам с этой чокнутой. Сегодня ей кошмары снятся, а завтра она вам кур передушит, а потом и амбар подожжет.

– Ты только и знаешь, что зубоскалить? Не видишь, она напугана.

Ларли отогнала Прибоя, который скулил и прыгал, пытаясь схватить сумасшедшую за подол. Анья вдруг запрокинула голову, закатив глаза, с губ протянулась нитка слюны. Ниэль поморщился. Девушка отпустила Ларли и повернулась к нему.

– Дремлющий просыпается, – неожиданно чётко произнесла она.

– Чего?

Ниэлю стало не по себе от этих слов. Лучше бы она продолжила мычать и запинаться.

– Как дитя сосёт силы из матери, находясь в её чреве, так и он питается соками нашей земли, будучи...– она уронила голову, снова начав шептать про себя и раскачиваться. Ларли попыталась взять её за руку, но Анья вырвалась и убежала в темноту.

– Какого чёрта?

Падальщик только успёл перехватить пса, рванувшегося следом. Ларли молчала, но в свете фонаря Ниэль видел, как тяжело она дышит.

– Надеюсь, ты не собираешься искать её. Зная тебя...

– Она побежала к дому Авенны, все в порядке, – успокоила его Ларли, – пошли домой.

И правда, спустя короткое время в домике неподалеку загорелся свет – должно быть, Анья разбудила сестру. Прибой перестал вырываться и теперь бежал впереди, держась света фонаря – при всех своих габаритах пес до ужаса боялся темноты.

Уже лежа на меховых одеялах на полу дома Ларли, Ниэль обдумывал слова сумасшедшей. Он бы принял это за горячечный бред, если бы не её речь, внезапно ставшая внятной. Прибой тяжело вздыхал, свернувшись у него в ногах и положив морду на лодыжку. Падальщик скоро заснул, и до рассвета смотрел сны, как утопленники ползут из колодца и тянутся к домику Ларли, а он наблюдает за этим с палубы "Златогорца", не в силах что-либо сделать. Потом он понял, что находится на дне пролива и вот-вот захлебнётся.

Ларли тоже снились отвратные сны, но гораздо более знакомые. Ей казалось, что она снова шлюха в публичном доме, и толстый ростовщик вновь и вновь тащит её наверх, в неопрятную комнатушку с единственной скрипучей кроватью... Проснувшись в поту, она поняла что плачет от боли внизу живота и ужасных воспоминаний. Бесшумно встав с постели, она заглянула в соседнюю комнату, где на полу спал Падальщик.

Не проходило и дня, чтобы она не задумалась о том, насколько иначе могли бы сложиться их судьбы. Они были знакомы с детства, и Ларли ни к кому не питала такой привязанности. Но она попала в бордель ещё совсем девочкой, а он, подросток, лишившись родового имени, фамильного дома, наследства и всего отцовского состояния, начал плавать с контрабандистами. Она утёрла навернувшиеся слёзы и шёпотом позвала Прибоя. Он потянулся и шмыгнул в её комнату. Ларли закрыла дверь, свернулась калачиком и заснула, убаюканная стрёкотом за окном и мерным дыханием пса у крова ти.

В кадре потрясающе красивый закат. Огромный оранжевый солнечный диск висел над горизонтом. Раздался голос Сына:

– Папа, давай посмотрим закат.

Камера отъехала и на фоне диска заходящего солнца стали видны два чёрных силуэта: высокого крепкого мужчины и мальчика лет семи, который держал мужчину за руку. Казалось, что они обнажены, но оба несли в свободных руках по маленькой деревянной скамеечке. Отец и сын прошли немного вперёд и поставили скамеечки рядом. Затем они сели и стали наблюдать за тем, как садится солнце. Постепенно солнце исчезло и появились звёзды. Теперь оба чёрных силуэта стали видны на фоне звёздного неба и их контуры высветились звёздами.

Сын повернул лицо к отцу и сказал:

– Пап, а давай ещё.

– Давай, – ответил Отец.

Они встали, взяли скамеечки, взялись за руки и пошли вперёд. Солнце вернулось назад и повисло над горизонтом. Таким образом, в кадре опять появился вид закатного неба. Отец и сын снова прошли немного вперёд и поставили скамеечки рядом. Затем они сели и стали наблюдать за тем, как солнце садится второй раз. Постепенно солнце исчезло и появились звёзды. И снова оба чёрных силуэта стали видны на фоне звёздного неба и опять их контуры были высвечены звёздами.

Сын повернулся к Отцу и спросил:

– Папа, а откуда берутся дети?

Отец смущённо замялся и нечленораздельно замычал. Сын его ободрил:

– Да, ладно, пап, я же взрослый. Расскажи.

Отец нехотя согласился:

– Ну, ладно. Расскажу тебе одну сказку…

– Вот только сказок не надо, – возразил Сын. – Расскажи, как есть.

Отец внезапно решился:

– Хорошо.

Протянул руку, указывая на одну из звёзд на небе.

– Видишь эту звезду?

Сын кивнул, а Отец тем временем продолжил:

– Вокруг неё вращалась планета…

Камера направилась по указывающему пальцу к звезде.

– …её жители называли её…

Звезда, приближаясь, превратилась в Солнце, вокруг которого крутились планеты. Затем камера остановилась на летящей по орбите Земле, а потом устремилась вниз, к её поверхности.

Всё это время звучала музыка, очень ритмичная, с использованием каких-нибудь необычных инструментов, но один из инструментов обязательно рояль. Пошли титры. На фоне титров проходят панорамы разных уголков Земли. К концу титров в кадре оказался легко одетый мужчина, играющий эту самую музыку на рояле. Рояль при этом стоит на льдине где-то в Антарктиде. Веет позёмка. Появилось название фильма: «Как рождаются Боги».

– Хай, мэн!

– Здорово, чувак!

Так начался диалог двух самых обычных тинов - подростков лет пятнадцати, первый из которых был худой и высокий, а второй, соответственно, низенький и толстенький.

– Как ты? – вопросил худой.

– Всё о’кей. – ответил второй. – А ты?

– Да по-приколу. Прусь помаленьку.

– Бают, ты головной сервак ломанул?

– Было дело. – Первый скромно потупился, но полный не отставал.

– Ну, колись, колись, хакер.

– Да, чё колоться? – худой развёл руками. – Ну, ломлюсь я по сети, по Эйдосу, точнее…

– Ага, так вот, ломлюсь, спам фильтрую, баги отлавливаю, башка трещит, дисконнекты достали, мыслю: «Всё, кирдык, щас зависну». И вдруг, – хакер мечтательно улыбнулся, – кайф такой пришёл: никто не давит, багов нет, спама тоже. Я чуток отдохнул, осмотрелся, и вижу – Универсум, т.е. головной сервак, потому, что всё как в Эйдосе, а только все директории запаролены. Я туда тыркнулся, сюда сунулся, а потом стал «ломать» самую крутую паролину, потому что самая круть всегда под крутой защитой.

– Ну, и чё?

– Чё, чё, сломал. – Первый интригующе понизил голос и склонился к самому уху собеседника. – Знаешь, что там было?

– Ну?! – затаив дыхание, спросил толстый.

– Библиотека ненаписанных произведений! – возгласил худой, выпрямляясь.

– А это что за фигня? – разочарованно протянул его приятель.

– Ага, обломал кто-то? – с пониманием кивнул полный.

– Кому-то кто-то обломал, кому-то самому стало влом дописывать, а кто-то кони двинул, вот и не успел. – Глаза первого тина застыли и невидяще уставились вдаль: судя по всему, в эту минуту он входил в Поле. Но его собеседника такой поворот событий не устраивал и он подёргал хакера за рукав.

Худой с видимой неохотой оторвался от своего занятия и продолжил рассказ.

– Ну, и что там?

– А там… Скажи-ка мне, мэн, а знаешь ли ты, кто такой был Александр Николаевич Скрябин?

Второй озадаченно почесал затылок.

– Не-а. А кто он был?

– А был он, мэн, – хакер воздел вверх указательный палец, – крутейший композер древности. И вот задумал он одну мульку, «Мистерия» называется, так её должны были лабать жители Земли всем скопом. Только он её написать не успел, потому как помер. – На этом месте лицо полного омрачилось, видимо смерть он не понимал, не любил и вообще относился к ней с подозрением; его приятель тем временем продолжал. – А здесь, в библиотеке ненаписанных вещей, она классненько сохранилась, правда, засекреченная покруче чем Веды или Пятикнижие, но я всё равно пароль сломал и «Мистерию» эту скачал.

– Зарисуй! – с азартом воскликнул второй «тин», но ответ товарища быстро остудил его пыл.

– Ты в Астрале посмотри, я её туда «скинул».

– Так её теперь любой поюзать может, – разочаровано протянул полный.

– Ага, и даже нерождённые дети.

Они замолчали, и каждый думал о чём-то своём, но приятель хакера внезапно снова воспрял.

– Слушай, а давай сейчас со всеми в Астрале початимся.

– На предмет? – лениво спросил хакер.

– А на предмет слабать эту вещицу всем скопом, как задумывалось. – Полный от нетерпения подскакивал на месте.

– Клёвая мысля, неслабо оттянемся. – Худой оживился, его ленивое настроение быстро улетучивалось. – Тем более, что она семь дней тянется. Только тогда дирижёр нужен, а то лажа получится.

Оба призадумались, но тут лицо второго тина расплылось в улыбке.

– Так давай Маркуса с Антарктиды попросим, в сети он самым крутым дирижёром считается.

– Лады. Ты тогда кинь для всех мессагу в Астрал, а я пока с Маркусом сконнекчусь, а потом тебе помогу.

Подростки замерли, глаза их застыли и смотрели куда-то вдаль: оба проделывали сейчас нешуточную работу.

В это время человек, играющий на рояле, прекратил играть и, прислушиваясь к чему-то, встал. Вдруг он залез под рояль, поднапрягся и, подняв его на плечах, двинулся куда-то.

Немного позже, когда они молча отдыхали, развалясь на молодой травке, полный нарушил молчание.

– Эй, мэн!

– Ну? – лениво отозвался первый.

– Клёво, что Поле есть, да? – второй сел на траве. – А то влом даже представить, как бы мы без него жили.

Хакер приподнялся на локте.

– Поле всегда было, а вот люди только недавно им пользоваться научились.

Небольшие глазки толстого широко распахнулись.

– Чем же они раньше пользовались?

– Была у них сеть, – пояснил первый, – Интернет называлась, но чтобы ей пользоваться комп нужен был.

Расширенные глаза второго стали ещё больше.

– Что нужно было?

Худой также сел на траве.

– Комп - компьютер, это такая машина электронная. А компы были связаны в одну сеть - Интернет.

– Чем связаны? – непонимающе спросил полный.

– Чем, чем, проводами, – проявляя признаки нервозности, отмахнулся хакер.

– Зачем проводами? – простонал второй и, видя, что его приятель раздосадовано отвернулся, взмолился. – Слушай, не врубаюсь я что-то. Ты толком объясни.

– Ладно, – сжалился над ним хакер, – слухай сюды. Ты когда с кем-то сконнектиться хочешь, что делаешь?

– В Астрал выхожу и коннекчусь, – без заминки ответил второй «тин».

– Ага! А если тебе инфа какая нужна, тогда как? – продолжал худой.

– Ну, ты же знаешь, в Астрале ищу, а если не нахожу, то в Ментал прусь, – удивлённый такими элементарными вопросами ответил полный.

– А если в Ментале не нашёл? – не отставал от него приятель.

– Тогда в Логос лезу, но для этого покорячится надо, – всё больше недоумевая, отвечал второй.

– А если…– опять завёл своё хакер, но тут его собеседник не выдержал.

– Что ты привязался: «Если, если», сам же всё знаешь!

– Ага, – не обиделся худой и продолжил за приятеля, – в общем, если и в Логосе ничего не нашёл, то в Эйдос лезешь, или уже в Универсум, так?

– Ну, так, – совсем озадачено протянул полный, надеясь, что на этом непонятная викторина закончится. Но странный допрос продолжался

– А как это всё одним словом называется?

– Поле, – хмуро буркнул второй.

– Нет, а полностью? – не унимался хакер.

– Энергоинформационное поле Вселенной, – покорно ответил его приятель.

– Вот! – с торжеством воскликнул худой. – А у них этого поля не было, то есть было, но юзать его они не могли, не умели. Поэтому и придумали свою «сеть» – Интернет.

Когда до полного дошла мысль, которую так долго пытался ему вдолбить приятель, он, представив себе жизнь предков без Поля, только и смог, что обалдело выдохнуть:

– Во примитив!

– Ага, – тут же согласился худой.

Человек с роялем подошёл к океану и, не останавливаясь, пошёл прямо по воде, направляясь к одному ему известной цели.

Полный, посидев некоторое время молча, вдруг спросил:

– Ладно, про Интернет понятно, а что ещё у них было?

– Войны были, – ответил успевший снова лечь и закинуть руки за голову хакер.

– То есть? – переспросил второй тин и худой пояснил:

– Воевали они друг с другом.

– В смысле? – опять не понял толстый.

– В смысле убивали друг друга, – подавляя зевок, ответил первый подросток, но его приятель так и подскочил на месте.

– Прямо насмерть?! – воскликнул он, а потом, немного помолчав, попросил: – Слушай, ты крутой хакер, ты, может, к такому и привык, но я всего лишь простой юзер, так что давай больше не будем об этом, а то меня уже и так мутит.

Хакер приоткрыл один глаз, искоса посмотрел на упитанного приятеля, но, так ничего и не сказав, снова закрыл глаза, устроился поудобнее и, кажется, задремал. Полный тоже улёгся на траву рядом с ним и молча лежал, рассматривая бегущие по небу облака. Вдруг он опять сел и сказал:

– Нет, не могу представить, как же можно человека, живого, взять и …

Хакер, который, как оказалось, тоже не спал, успокаивающе произнёс:

– Не грузись ты, они же примитивные были, дикие.

– Да-а-а…– протянул его приятель и задумался, глядя вдаль.

Человек с роялем пересёк океан и подошёл к горам, вершины которых терялись в облаках. Немного передохнув, он поднял рояль и двинулся в горы.

В кадре снова Отец и Сын, сидящие на фоне звёздного неба. Зазвучал сочный низкий голос Отца, а на экране сменяются различные образы:

– А тем временем население Земли бурно готовилось к предстоящему действу. Все учили свои партии, попутно прихорашиваясь и изобретая праздничные костюмы. Был вечер субботы и, поначалу, представители разных религиозных конфессий спорили о том, какой день следует считать последним днём недели, а какой – первым, но, проголосовав в Астрале, большинством голосов приняли за последний день недели воскресенье, а начать решили на рассвете первого дня – соответственно понедельника. С рассветом тоже было не всё понятно: всем континентам хотелось начать действо по местному времени, но, немного поспорив и подумав, всё-таки решили ориентироваться по Гринвичу.

И вот, за несколько минут до долгожданного рассвета понедельника, хакер со своим упитанным приятелем стояли на тёмной улице среди миллионов своих сограждан, затаив дыхание в ожидании сигнала дирижёра. Наконец, первые лучи солнца коснулись черепичных крыш Гринвичской астрономической обсерватории в древнем замке Хёрстмонсо, и тут же, повинуясь сигналу всемирно известного дирижёра Маркуса, в небо вознеслись первые звуки никогда ранее не исполнявшегося произведения великого Александра Николаевича Скрябина.

Поначалу, подчиняясь воле дирижёра, каждый исполнял свою точно заученную партию, но в какой-то неуловимый миг, перехода к которому ни хакер, ни его друг, да, пожалуй, и никто на планете Земля, не почувствовал, произошло что-то, благодаря чему каждый вдруг увидел всю Землю миллиардами глаз, услышал божественные звуки, несущиеся со всех концов Земли, миллиардами ушей, почувствовал щемящее чувство радости и грусти от происходящего, миллиардами сердец и осознал, что его душа, возносящаяся вместе с его голосом к звёздам, является также и душой миллиардов, также возносящих ныне свои души и голоса в просторы необъятной Вселенной. И уже неважно было, семь ли дней прошло, семь ли лет, или семь веков, но только казалось, что творящееся сейчас магическое действо объяло миллиарды лет космической эволюции, подводя итог которой грянул мощный гимн:

Родимся в вихрь!
Проснемся в небо!
Смешаем чувства в волне единой!
И в блеске роскошном
Расцвета последнего
Являясь друг другу
В красе обнаженной
Сверкающих душ
Исчезнем…
Растаем...

И с последними словами этого гимна исчез Человек, и явилось Человечество, но ненадолго, так как и его, и Землю, его приютившую, поглотила яркая вспышка. А в отдалённых уголках Вселенной (хотя и нет у бесконечной Вселенной уголков) почудился многим в эту минуту твой торжествующий крик.

Отец и Сын молча сидели на фоне звёздного неба. Затем Сын промолвил:

– Хорошая сказка.

– Да, хорошая сказка, – подтвердил Отец.

Они посидели молча ещё немного и вдруг Сын сказал:

– Но ты забыл про маму.

– Про маму я не забуду никогда, – ответил Отец с горечью. – Боюсь, это она меня забыла.

– Мама тебя никогда не забудет. И я тоже, – тихо проговорил Сын.

Они ещё немного помолчали, а затем Сын спросил:

– Когда ты уходишь?

– Прямо сейчас.

– Мы когда-нибудь увидимся?

Отец замялся, но Сын попросил:

– Скажи мне, я ведь уже взрослый.

Отец долгим взглядом посмотрел на него и ответил:

– Нет. Наверное, нет.

– Жалко. Я ведь тебя люблю.

– Я тебя тоже.

Они посидели молча ещё немного и Сын сказал:

– Тебе уже пора. Иди.

Отец, повернув голову, долго-долго смотрел на Сына, потом вдруг резко встал и ушёл в сторону. Мальчик остался один. Камера стала двигаться вокруг Сына до тех пор, пока не очутилась перед ним. Через некоторое время за спиной мальчика начался рассвет. Вскоре Солнце совсем встало и стало видно лицо Сына. Это действительно оказался мальчик лет 7-8, с очень серьёзным и взрослым выражением лица. Он смотрел куда-то вдаль, мимо камеры. Неожиданно раздался голос Друга мальчика:

– Наконец-то я тебя нашёл! Пойдём, я тебе такую штуку покажу!

Камера слегка отъехала и стал виден второй мальчик. Сын посмотрел на Друга и спросил:

– И что за штука?

При этом обнаружилось, что он не двигал губами при разговоре.

Его Друг ответил, также, не двигая губами:

– Тебе понравится. Пойдём!

Камера отъехала и стало видно морское побережье, покрытое мелким песком. Дети побежали к берегу и остановились возле самой воды. На изрытом песке лежала большая чёрная папка из потёртой кожи, закрытая на металлическую защёлку. Они осторожно взяли папку в руки.

– Ну, чего ждёшь? Открывай! – нетерпеливо поторопил Сына Друг.

– Сейчас, – ответил Сын, пытаясь открыть защёлку. – Не видишь, заело.

Наконец, защёлка, лязгнув, открылась. Мальчики медленно стали поднимать кожаную крышку, но вдруг порыв ветра распахнул папку и заиграл страницами. Это оказались ноты, написанные от руки.

– Это ноты, – прошептал Сын. – Интересно, кто автор?

Они с трудом справились со страницами и открыли титульный лист. Камера переместилась так, что теперь стали видны их лица и кожаная папка. Наконец, они прочитали:

– Иегова Саваоф. «Мистерия».

Они долго сидели и смотрели в ноты, затем раздался голос Друга:

– Смотри, какая красивая музыка! Её надо исполнить!

Внезапно Сын вскочил, вырвал страницы из папки и бросил их в море.

– Что ты наделал? – закричал Друг. – Это можно было исполнить!

– Мои родители разошлись, – тихо объяснил Сын.

– Ну, и что?! При чём здесь это?!

– Мы ещё не готовы, – проговорил Сын, глядя в камеру. Он сказал это не мысленно, а нормально, вслух.

Его Друг с досадой махнул рукой и ушёл прочь от берега. Камера поднялась над берегом и стал виден сидящий Сын, а от него расходились в разные стороны по берегу Отец и женщина. Они уходили от него всё дальше и дальше, а он сидел на берегу и смотрел на садящееся солнце.

Рождение бога

В фантастике всегда существовала некая сумеречная зона, где «твердая» НФ граничила с фэнтези и обе - с теологией. Это - фантастика религиозная.

В 1990 году вышел даже сборник зарубежной религиозной фантастики - «Другое небо». Зарубежной - потому что нашей тогда еще не было. И выпущен он был Издательством политической литературы - судя по аннотации, предполагалось, что сборник представляет не столько религиозную, сколько антирелигиозную фантастику. Впрочем, предполагалось чисто формально - недаром сборник предварялся внимательным и по сю пору не устаревшим аналитическим обзором Вл. Гакова…

Назывался этот обзор «Мудрая ересь фантастики».

Фантастика - литература светская. И все, сочиненное фантастами, так или иначе будет отходить от религиозных догм. Потому что литература, целиком и полностью укладывающаяся в рамки религиозных догм это и есть собственно религиозная литература, и, какие бы чудеса не свершались на ее страницах, к фантастике она никакого отношения не имеет.

Другое дело, что пройти мимо божественного фантасты не могли никак - уж очень значима тема. История человечества всегда сопровождалась другой, непроверяемой и недоказуемой, но очень влиятельной историей. Историей Богов.

Любую ситуацию можно рассматривать как реальную, если реальны ее последствия.

Оставим споры о реальности божественного теологам. Его присутствие ощутимо, поскольку оно оказывает грандиозное влияние и на судьбу каждого отдельного человека, и на ход самой истории.

Даже советское безбожие так или иначе имело отношение к божественному - как можно бороться с тем, чего нет? Темно-фиолетовых в крапинку кровожадных спурсиков-людоедов, например, не существует - и с ними никто не борется.

С проблемой божественного фантастам пришлось разбираться, что называется «один на один» - вне догм и религий. Далеко не все они были атеистами, но даже глубоко и искренне верующий литератор, пишущий фантастику, так или иначе отступает от канонов. Иначе, повторюсь, это уже не фантастика. И боги, возникавшие на ее страницах, были и похожи, и не похожи на «реальных» богов.

Как рождаются «настоящие» боги можно узнать из любого мало-мальски приличного мифологического словаря. И вывести определенные закономерности их рождения и умирания. И хотя боги, сходящие со страниц фантастики, порождены индивидуальной игрой воображения, все же могут быть подвергнуты некоей классификации. Фантасты все же люди и движут ими некие общие представления:

Итак, Бог рождается:

А) из Машины

Выражение «Бог из Машины», означавшее в античном театре неожиданное явление спущенного сверху на веревочках божества, «выправляющего» сюжетные неувязки, здесь означает буквально - явление Бога в результате развития техники. В середине ХХ века мыслящие машины, как тогда называли компьютеры, казались чем-то непостижимым, мистическим. И порождали богов. Или сами становились богами.

В рассказе Айзека Азимова «Последний вопрос» (1957) супрекомпьютер, сконструированный для того, чтобы избежать тепловой смерти Вселенной, находит единственный верный ответ: «Да будет свет!». В рассказе Фредерика Брауна «Ответ» (1954) компьютер, сконструированный специально для того, чтобы ответить на вопрос «Есть ли Бог» отвечает - «Да. ТЕПЕРЬ Бог есть!». И испепеляет своего создателя молнией, пущенной с небес.

В «Формуле Лимфатера» (1961) Станислава Лема конструктор, создав универсальную «мыслящую машину» - всезнающее и всемогущее существо, ни живое, ни мертвое, но думающее и чувствующее, своими руками уничтожает его, чтобы дать человечеству еще один шанс - повзрослеть без «посторонней» помощи. Но один раз открытое обязательно будет открыто еще раз - где гарантия, что Бога сейчас не собирает другой конструктор, в другой, пока никому не ведомой лаборатории?

Два первых рассказа - всего лишь анекдоты на пару страниц, «Формула Лимфатера» - уже серьезная и трагическая повесть, но вопрос о компьютерной божественности с тех пор так и не затихал - правда, рассматривался он уже под несколько другим углом: всесильный компьютер получал абсолютную власть над людьми, создавая им виртуальную среду обитания - иными словами анекдот о компьютере-Саваофе эволюционировал в конце концов в компьютерный киберпанк, получив свое абсолютное воплощение в «Матрице». Если же обратиться к отечественным версиям, то, пожалуй, одной из первых ласточек стала повесть Андрея Лазарчука «Все хорошо» в первом «Времени учеников» (1996) - там власть над ойкуменой все-таки захватила Массачусетская счетная машина. И устроила человечеству сомнительный рай, виртуальный полдень ХХI века. Человечество у Лазарчука, надо сказать, все-таки восстало против «компьютерного бога» - и не только у Лазарчука. Абсолютная власть машин над людьми фантастам претит - вот они и стараются разделаться с ней руками своих героев.

Б) Бог рождается из человека - не от человека: это уже следующий казус, но именно «вылупляется», «развивается» из обычного человека, который в силу какого-то фактора приобретает всемогущество.

Иногда этим фактором становятся последние научные достижения (рассказ «Косильщик лужаек» Стивена Кинга, 1975), иногда - вмешательство инопланетян («Спектр» Сергея Лукьяненко, 2002). Иногда божественность достигается путем оккультных практик («Богадельня» Генри Лайона Олди, 2001). Чаще всего для такого скачка требуется посредник, одушевленный или неодушевленный, некий артефакт, изобретение, медиум - для люденов это некие механизмы, растормозившие их скрытую потенцию в «Институте чудаков», для земных детей - оверлорды-сверхправители, для девочки-Бога в романе «Богадельня» - отец-теософ. Мартин из «Спектра» Лукьянеко получает божественность при использовании инопланетного артефакта, придурковатый косильщик лужаек - от ученого, работающего «на оборонку». Иногда божественность оказывается просто побочным действием некоего устройства (как в рассказе Рея Брэдбери «Куколка»).

В) Большинство моделей, где Бог рождается от человека - это просто воспроизведение Евангельского сюжета: почти буквально, но на современный лад. Например, знаменитый роман Роберта Хайнлайна «Чужак в чужой земле» (1961), где рожденный от земных людей и воспитанный марсианами Майкл Валентин Смит повторяет (в довольно еретической версии) путь Христа вплоть до мученической смерти и обретенного бессмертия. Можно вспомнить и менее известный, более поздний роман Джеймса Морроу «Единственная дочь от рождения» (1990), где рожденная от неизвестного донора (а, в сущности, от Святого Духа) единокровная сестра Христа печатает свои пророчества в колонке гороскопов.

Отступает от этой схемы роман Филиппа Фармера «Ночь света» (1957), в котором боги рождаются от союза очень хороших или очень плохих людей раз в семь лет, когда солнце испускает особое излучение.

Г) Рождение Бога возможно саморазвитием, естественной эволюцией живой материи.

В некупированной версии «Соляриса» Станислава Лема (1961) есть фрагмент, по понятным причинам выпускавшийся советской цензурой:

«- …скажи мне… ты… веришь в бога?

Снаут проницательно посмотрел на меня.

Что? Кто сейчас верит…

В его глазах светилось беспокойство.

Это все не так просто… Я не разбираюсь в религиях… Ты случайно не знаешь, существовала ли когда-нибудь вера в бога слабого, в бога-неудачника?… Это бог, ограниченный в своем всевидении, всесилии, он ошибается в предсказаниях будущих своих начинаний, ход которых зависит от обстоятельств и может устрашить. Это бог… калека, который всегда жаждет большего, чем может, и не сразу понимает это. Бог, который изобрел часы, а не время, что они отсчитывают, а они переросли эти цели и изменили им. Он создал бесконечность, которая должна была показать его всемогущество, а стала причиной его полного поражения…

- …Ах, - сказал Снаут, - как это я сразу…

Он показал рукой на Океан».

Герои Лема имеют в виду загадочный и грозный Океан - живую «мыслящую машину», но никем не сконструированную, а возникшую самостоятельно, путем естественной эволюции из первичной протоплазмы. Первоначально целью такой эволюции была естественная потребность выжить - чтобы скомпенсировать неустойчивую орбиту своей планеты Океан научился изменять основные характеристики пространства-времени. Впоследствии, как это часто бывает в эволюционном процессе, эти качества оказались избыточными - Океан научился осознавать окружающий мир, а столкнувшись с новой для него формой жизни - земными исследователями, начал эту новую форму жизни изучать, причем неограниченными в средствах и достаточно жестокими методами. Неудивительно, что герой Лема в финале повести ожидает от карающего и дарящего Океана «жестоких чудес». Кстати, этот мотив Бога-отца очень четко просматривается в конгениальном повести (хотя и прямо противоположном по комплексу идей) одноименном фильме Андрея Тарковского.

Бог «на выходе» образуется посредством развития духовной материи. О «Пандеме» Марины и Сергея Дяченко я уже говорила в одной из статей этой рубрики, так что особо повторяться не буду. Добавлю только, что в этих пределах лежит и тема другой предыдущей статьи этой же рубрики - о «вертикальной эволюции», переходе мыслящей материи в закрытый для бренной плоти мир тонких энергий и неограниченных возможностей.

Бог может спонтанно возникнуть и в компьютерных сетях - как возник неведомый и всесильный разум в повести Роджера Желязны и Фреда Саберхагена «Витки» (1982)

Все эти фантастические боги имеют одну общую особенность - они являются не причиной, а следствием развития материального мира, его венцом, или, по Тейяру де Шардену «точкой Омега».

Д) И, наконец, в исторической фэнтези боги возникают так, как они возникают «на самом деле» - спонтанно, на переломе эпох, что сопровождается смертью или истощением старых Богов (Мэрион Брэдли «Туманы Авалона», 1983; Ольга Елисеева, «Золотая колыбель», 2002–2003). И там и там появление нового, Единого Бога, сменяющего старых богов, сопровождается концептуальным переворотом, сменой существующей парадигмы, всего жизнеустройства, переменой циклического «внеисторического» времени на линейное историческое. Часто при этом старые боги, отодвигаясь на второй план, становятся нечистой силой, демонами…

Боги существуют, пока в них верят - жертвы поддерживают их существование, поклонение, страх и восторг их питают, забвение убивает их. Пример - «Книги мечей» Фреда Саберхагена (1983–1984), «Герой должен быть один» Генри Лайона Олди (1996), или, в более парадоксальном, сатирическом ключе - роман Терри Праттчета «Мелкие боги» (1992) из цикла о Плоском мире. Но возможна, о чем я уже говорила в предыдущей статье (вы заметили, мы уже начинаем ходить по кругу; не означает ли это, что, казалось бы, неисчерпаемая тема почти исчерпана - пока не откроется с какой-то новой, неожиданной стороны?) и обратная ситуация. Богом соответственно может стать то, чему приносят жертвы, то, что вызывает страх или поклонение. Случалось, люди попадали в ГУЛАГ за слова «когда-нибудь, в далеком будущем, после смерти товарища Сталина» - мифологическое сознание вполне допускало, что если не упоминать о смерти вождя, предположить, что он бессмертен, он, вполне возможно, действительно станет бессмертным. Не этим ли объяснялся тот упадок, который пережила в 30-40-е годы ХХ века отечественная фантастика - фантасты не решались описывать даже очень отдаленное будущее, в котором по вполне понятной, материальной причине не будет любимого вождя и учителя.

Как ни странно, иногда эта установка, по слухам, себя оправдывала; рассказывают, например, что в крохотной деревушке в горах Тибета, где жители никогда не видели европейца, побывал миссионер. Уходя, он, по неосторожности, позволил ветру сорвать с его головы шляпу. Туземцы здесь не знали таких головных уборов - вероятно, носили головные платки. Шляпа, лежавшая на тропинке, вызывала у них не столько любопытство, сколько страх - они предпочитали обходить ее стороной. Слухи множились, загадочный предмет страшил все больше, крюк, по которому обходили шляпу, становился все шире. Неизвестно, на кого первого шляпа действительно бросилась, но так или иначе, она стала гоняться за всеми, проходившими мимо, а под конец даже кусаться. Неизвестно, до чего бы дошло дело - возможно, чтобы умилостивить шляпу, ей стали бы приносить человеческие жертвы, если бы старейшины не послали делегацию в долину, к миссионеру (в обход страшной шляпы, естественно), и начали умолять его «забрать это чудовище». Миссионер вернулся, поднял смирно лежащую шляпу, надел ее на голову и ушел. В отличие от туземцев, он в шляпу не верил.

Разумеется, это только притча.

Впрочем, в Тибете чего только не случается.

Из книги «Матрица» как философия автора Ирвин Уильям

ПОСТУЛАТ БОГА Один за всех, и все за одного. Это лозунг действительно свободных людей. Это новый принцип, альтернативная Матрица «Навуходоносора» и Сиона. Это третья Матрица, незавершенная и таинственная, но требующая всестороннего осмысления. Чтобы полностью понять

Из книги Аристос автора Фаулз Джон Роберт

Игра в бога 27. Представьте себе, что вы бог и вам предстоит установить законы мироздания. Вы немедленно окажетесь перед Божественным Затруднением: хорошие правители должны править всеми как равными, и править справедливо. Но никакое правительственное деяние не может

Из книги Газета Завтра 955 (9 2012) автора Завтра Газета

Из книги Газета Завтра 959 (13 2012) автора Завтра Газета

Из книги Газета Завтра 969 (23 2012) автора Завтра Газета

Из книги Чёрный лебедь [Под знаком непредсказуемости] автора Талеб Нассим Николас

Ошибка Бога Еще больше удручает то, что во времена Кетле гауссово распределение называлось «la loi des erreurs» - «закон погрешностей», так как одним из самых ранних его приложений было распределение погрешностей в астрономических расчетах. Вам тоже не по себе? С отклонением от

Из книги Газета Завтра 946 (3 2013) автора Завтра Газета

Из книги Интернет-особи [полная версия] автора Ангелов Андрей

§ 5. Продавцы Бога – Отец Василевс, а вы знаете православного патриарха? – Да, это безбожник и вероотступник! Вижу, что ты не согласен? – Вообще-то не согласен… – Почему? – Ну… ведь его и по телевизору показывают! И с президентом он встречается, и службы служит… в

Из книги Критика нечистого разума автора Силаев Александр Юрьевич

Провайдеры Бога Теизм не тождественен авраамической традиции, та не тождественна к христианству, последнее не тождественно православию. Три явных не тождественности, три банальных утверждения, да ведь? Если держать их, то примерно так: Бог один, провайдеров много.

Из книги Тайна веков [Как стать счастливым и преуспевающим] автора Кольер Роберт

Доказать, что Бога нет Можно верить в отсутствие Бога, можно в его присутствие. Отсутствие - тоже вопрос веры. Почему бы и нет? Если атеистическая цивилизация продлится с приращением антропологического капитала несколько столетий, почему бы и нет-то? Уверую в отсутствие,

Из книги В поисках смысла [сборник] автора Десницкий Андрей Сергеевич

На Бога уповаем «Так сказал Бог, который создал тебя… не бойся… ты Мой… Я даже проложу дорогу в пустыне и пущу реки… Этот народ Я создал для Себя, они будут воздавать Мне хвалу». Доводилось ли вам когда-нибудь внимательно изучать деньги, которые выпускает наше

Из книги Литературная Газета 6487 (№ 46 2014) автора Литературная Газета

Из книги Уроки атеизма автора Невзоров Александр Глебович

Побойтесь Бога! Люди, я люблю вас! Будьте бдительны!.. Не беру эти слова Юлиуса Фучика в кавычки не только потому, что меняю время прошедшее на нынешнее. Но и потому, что обращаюсь к читателям не из фашистского застенка Панкрац накануне собственной казни, а из обыкновенной

Из книги Черный снег на белом поле автора Воробьевский Юрий Юрьевич

Оторванные уши бога История повторяется. Когда-то с пьедестала «центра вселенной» была свергнута Земля. Астрономия вынесла свой приговор, изменив статус планеты. Из точки «божественного средоточия», вокруг которого «все вращается и движется», Земля переместилась в

Из книги Газета Завтра 18 (1171 2016) автора Завтра Газета

Повестка от Бога В этой связи я вспомнил такую знаковую ситуацию. Дело было несколько лет назад. Мне предложили вести рождественский концерт православного камерного хора «Благозвонница». Все должно было происходить в самом знаменитом концертном зале Москвы. Когда

Из книги автора

«Без Бога не до порога» епископ Городецкий и Ветлужский Августин Символ веры Православие Пасха Общество Пасхальное слово Дорогие соотечественники! Событие Пасхи Христовой вынуждает нас глубоко, искренне и объективно осознать то, что произошло более двух тысяч лет

Вот за что я полюбил «Американских богов» Нила Геймана, так это за то, что в реальной жизни можно легко представить себе рождение такого божка. Может быть даже он не будет кровожадный и не потребует каких-то человеческих жертвоприношений. Но от этого не меняется суть религиозного культа, который возникает на простых человеческих чувствах — страх, любовь, ненависть.

Небольшой дикслеймер :
Далее я не обсуждаю сам День Победы, так же как и не осуждаю никого и не собираюсь читать нравоучения как правильно надо проводить этот день.
Я всего лишь хочу разобраться в той ритуальной составляющей дня 9ого мая, которая образовалась в последние 15 лет.

Как-то в одном коментарии, я сформулировал такую мысль:
— Когда атрибут некоего явления наделяется духовной силой, то и все явление переходит в разряд религиозного .
Собственно разговор был об особом, трепетном отношении к «георгиевской ленточке». Это именно тот самый случай, когда атрибут получил дополнительное значение. И это уже совсем не только декларация какого-то отношения к явлению (в данном случае ко Дню Победы), а самостоятельный элемент культа. Причем мы уже действительно можем говорить о сформированном религиозном культе с собственными ритуалами — возложение цветов в строго регламентированных местах, ленточки, шествие «Бессмертный полк» и многое прочее. При этом во многом тут наблюдается влияние православия, как тот же «Бессмертный полк» — есть реплика на крестный ход. А отношение адептов во «враждебных» странах похоже на раннее христианство — враждебное окружения, происки властей и все такое.
Одна тонко чувствующая дама назвала День Победы «русская советская Пасха». И это тот самый случай, когда она абсолютна права. Жертвенность ради построения светлого будущего — что еще нужно для того, чтобы легитимизировать любой культ? Народ-жертва — это будет посильнее, чем там сын Б-га или даже как один товарищ сам себя самому себе принес в жертву. И именно поэтому «Бессмертный полк» — это крестный ход с ликами людей, а не святых, потому что они уже великомученники в контексте культа.

Теперь вернемся к богам. Гейман утверждает, что боги рождаются, когда люди начинают в них верить и умирают, когда про них забывают. Я далек от метафизики того, как вера материализуется в сверхъествественное существо. Поэтому поговорим о виртуальном боге, если уж я оперирую терминологией Нила Геймана.

Каков же этот бог 9ого мая?
Мне кажется это такой пожилой человек (судя по всему, родившийся 9ого мая 1945ого года), с кучей каких-то медалей (очень хочется верить, что это его медали, пусть даже за заслуги в труде), «георгиевской ленточкой» на лацкане. Он купается в лучах внимания со стороны окружающих — его поздравляют, уважают, наливают и вообще это его день.
И чем меньше с каждым годом становится настоящих ветеранов, тем сильнее становится этот божок, потому что все внимание уделяется ему.
Вот этим вниманием и почетом он и живет. Раз в году набирается сил и потом весь год на этой энергии живет. Лишь бы он не понял, что можно ведь и кровавые жертвы принимать.

Это я все к чему вообще веду?
Ну во-первых, мне надо было самому понять процес появления культа. Во многом это понимание помогает мне в формировании отношения. Если мы говорим про культурное явление, то я могу продолжать критиковать. Но если мы говорим про самостоятельное религиозное движение, то я умолкаю и больше не высказываюсь по этому поводу. Избавился в последнее время от вредной привычки критиковать другие религиозные верования.
Во-вторых, мне лично очень мешает этот цирк. У меня как-будто отбирают возможность тихо и спокойно вспомнить о моих дедушках. Да хотя бы вспомнить о том, как я с дедом Илей ходил на парад.
А в третьих, вот эта вот мантра, которую повторяли все мои дедушки и бабушки «чтобы никогда не было войны», как мне кажется значит, что ни они сами никогда больше не хотели бы оказаться ни в каком полку, хоть бы даже и бессмертном. И уж точно они бы не хотели, чтобы кто-то из их детей и внуков когда-либо пошли воевать.

Сначала семь с половиной часов летели до Великобритании. Потом ещё двенадцать часов до Мексики. А там уже ничто не могло помешать выехать нам за пределы Мехико - к моей мечте, к Теотиуакану. В переводе с ацтекского - «место рождения богов». Считается самым таинственным памятником, уцелевшим после испанского завоевания. Место, которое я мечтала посетить всю свою жизнь. Это все равно, что разом ожили все прочитанные мною книги.

Теотиуакан. Город, построенный... кем? Неизвестно. Ацтеки точно его не строили. Гид сказал, что это построено тольтеками. Но я думаю, что и они не строили тоже. Но вот кто построил и когда - доподлинно неизвестно. Как нет единого мнения и о причинах, вынудивших его жителей разом покинуть город.

Что известно наверняка, так это то, что пирамида Солнца - самый масштабный и впечатляющий архитектурный объект города - построена в то же время, что и Колизей в Риме. Примерно в 200 году н.э. Пирамида значительно превосходит результат трудов римских зодчих и, что самое интересное - археологи установили: монумент, созданный из двух с половиной миллионов кирпичей, воздвигнут над ещё более древним сооружением.

Теотиуакан долгое время оставался крупнейшим городом Мезоамерики, раскинувшимся на 28 километрах. Его населяли более 200 тысяч горожан. Это больше чем в современных Джизаке или Ургенче, Навои или Термезе и примерно столько же, сколько жителей в Фергане или Коканде.

Перед поездкой в Теотиуакан, многие мне говорили: «Тебя ждет разочарование. Ничего не увидишь, только груду камней». А на деле - там такая красота, что сердце просто замирает от восторга.

Просуществовав около пятисот лет, Теотиуакан в VII веке нашей эры внезапно (а может и постепенно) опустел. Интересно, но в хрониках тольтеков, тотонаков и ацтеков, пришедших в Мексиканскую равнину гораздо позже, величественный город с возвышающимися пирамидами, в том числе и пирамидой Солнца, уже фигурирует как «обитель мертвых» или «город, где когда-то жили боги».

История обнаружения пещеры под Пирамидой Солнца чем-то напоминает мифы науа о разрушенных солнцах и происхождении людей. В них упоминается некая богиня Чимальму («Мать народов») и богиня Иштакчульчитликуэ, которая жила в пещере и готовилась к деторождению. Однажды утром Солнце пустило с неба стрелу, она попала в дом зеркал, и тогда из ямы, открывшейся в камне, родились мужчина и женщина.

Слева от Храма Солнца, у северного конца Дороги Мертвых древними теотиуаканцами была воздвигнута Пирамида Луны - почти точная, но уменьшенная ровно на одну треть копия Пирамиды Солнца. Ее высота составляет 42 м, основание - 150 × 130 м. Как пишет Майкл Ко, названия Пирамид Солнца и Луны не выдуманы археологами, а дошли до нас из древних легенд, и потому нет причины сомневаться в том, что стоявшие на пирамидах храмы были посвящены богу Солнца и богине Луны.

Теотиуакан, как и египетские пирамиды, являет собой удивительный пример геометрической, математической и астрономической мистики.

Кстати, Скляров пишет, и не только пишет, но и приводит доказательства тому, что Теотиуакан был создан в допотопный период цивилизацией планетарного типа.

При наличии множества монографий о пирамидах, есть несколько вопросов, которые пока не получили исчерпывающих и всех устраивающих ответов:

Как объяснить соответствие геометрических соотношений пирамиды Солнца Теотиуакана и Великой Пирамиды Гизы?
Откуда древним индейцам было известно число «πи»?
Почему Дорога мёртвых направлена не строго на Северный полюс, а отклоняется от направления на север на 15,5 градусов к востоку?
Каким инструментом обрабатывались каменные блоки облицовки пирамиды Солнца, сохранившие следы машинной распиловки и имеющие ровные грани?
Как объяснить сходство изображения Кетцалькоатля с китайским драконом?

Пирамида Солнца в Теотиуакане - третья крупнейшая пирамида на планете. В то же время это - самая высокая пирамида в мире, на вершину которой можно подняться (248 ступенек). Точнехонько туда, где стояли главные священнослужители ацтеков.